«Наше поколение готово учиться на своих ошибках». Игорь Иванов — звезда фильма «Межсезонье» про мечты и боль подростков

Разбираться в причинах можно долго — но мы решили узнать, что волнует нынешних зумеров, напрямую — у исполнителя одной из главных ролей «Межсезонья» дебютанта Игоря Иванова. Студенту питерского Института кино и телевидения досталась роль школьника Дани, который с одноклассницей Сашей сбегает из дома и за пару дней из тихого сына тревожной и властной матери превращается отчаянного бунтаря, готового на все.


Игорь, расскажи, как ты оказался на съемочной площадке? Актерство — детская мечта или стечение обстоятельств?

В 13 лет я случайно попал на пробы к ребятам из Института кино и телевидения, и время от времени они снимали меня в своих курсовых работах. Мы начали вместе тусоваться, они рассказывали про кино и литературу, многому меня учили. Актерство мне показалось очень сложным занятием, я быстро понял, что буду именно тем артистом, кто после каждого спектакля идет к психологу. Но до 18 лет это казалось мне единственным способом попасть на съемочную площадку. А затем в 16, решив готовиться к поступлению на режиссуру, я увидел ВКонтакте пробы в «Межсезонье» и без особой надежды подал заявку. Думал тогда: «Попаду — хорошо, не попаду — больше никогда не буду играть». Саша (Александр Хант, режиссер — прим. ред.) меня утвердил. Я закончил девятый класс и уехал на съемки на 7 месяцев. Мы с родителями нашли классный экстернат, где можно только сдавать экзамены — из моей школы с такими пропусками меня бы выгнали.

Сейчас ты все-таки учишься на режиссерском. Что бы ты хотел снять?

У меня есть одна идея — снять короткометражный фильм про остановку, где люди ждут автобус, который увезет их в большой город. Они ждут час, два, три, проходит полдня, наступает вечер. И у них начинается какая-то своя жизнь: они начинают отдыхать, кто-то достает баян, все танцуют-поют. Мне очень нравится музыка Эмира Кустурицы и No Smoking Orchestra, хотелось бы найти музыканта, который напишет что-то похожее. Когда ты смотришь американский фильм, всегда понимаешь место действия. А у нас столько классных мест, про которые никто не знает. Конечно, в Москве большие деньги, но сейчас авторское кино даже выгоднее снимать, например, на Урале и в Сибири. В Екатеринбурге мы встретили много людей, никак не связанных с кино, но готовых помогать бесплатно: полиция, скорая помощь, пожарные. В Москве такое представить невозможно.

На роли подростков редко берут актеров-ровесников героев — мы привыкли, что школьников играют 30-летние. Что ты привнес в образ Дани от себя?

Саша сам нам говорил, что пытался подобрать актеров, похожих по характеру на своих героев. От меня даже не требовалось играть: мне было 16, я был таким же зажатым подростком. На протяжении съемок Саша проделал со мной огромную психологическую работу. Пытался раскрыть меня, давал много разных заданий, чтобы я не боялся дурачиться, не стеснялся себя. Например, выйти на многолюдную улицу и закричать, или потанцевать в метро, или надеть женскую одежду и подходить к людям в торговом центре. До начала съемок мы целых два месяца репетировали вчетвером: Саша, я, Женя (Виноградова, исполнительница роли Саши — прим. ред.) и сценарист Влад. Садились и разбирали буквально каждую сцену. Саша интересовался, хотим ли что-то изменить в зависимости от своего личного опыта. В фильме есть вещи, которых изначально в сценарии не было — мы придумали их с Женей на ходу. К примеру, сцена в кафе, где мы кричим, или смех на крыше.

Как ты объяснишь быструю трансформацию Дани от стеснительности к ярости и жестокости?

Он все свое детство, все 16 лет находился в тюрьме у своей матери. Все эти цветочки, ножи, которые ровно расставлены, сервиз... он мечтает изменить свою жизнь, но не знает, как. Саша открывает ему путь к свободе, а Даня, почувствовав ее, перестает видеть границы дозволенного. Но не переходит их, что дает ему шанс снова измениться в конце фильма.

А как ты сам решал конфликтные ситуации с родителями в этом возрасте?

Моя мама, она, конечно, не такая, как у Дани, но тоже очень много мне запрещала, в мои тринадцать лет особенно волновалась. Я добивался свободы, старался ей доказать, что я могу за себя отвечать. Поворотным моментом в наших отношениях стал мой отъезд на полгода. В этот момент она доверилась, отпустила меня, и наши отношения стали гораздо ближе. Подростку очень важно понимать, что родители ему доверяют и дают свободу выбора.

Что, по-твоему, хуже: постоянно чувствовать себя дома заложником, как Даня, или быть одиноким в родной семьей, как Саша?

Это ненормальные отношения между взрослыми и детьми. Мне лично страшнее оказаться в ситуации Дани. Если бы мама доверяла ему и не стучалась буквально в запертую ванную, ничего бы этого не произошло. Скорее всего, трагедию можно было предотвратить даже в самом конце. Но приехала полиция, родители и начали вытаскивать ребят из дома, как в начале фильма вытаскивают из дома полуголую Сашу. Многие спрашивают: «А самоубийцы ли они?» Мне кажется, нет. Тут виноваты все.

Помнишь ли ты трагедию 2016 года? Что ты тогда подумал, узнав о случившемся? Дальше ведь были и случаи шутинга, и истории «групп смерти»...

Шутеры, мне кажется, вообще другая история. Если подростки из Пскова не хотели кому-то зла и не хотели кончать с собой, то у шутеров внутри ненависть, которая выливается в месть родителям, учителям и одноклассникам. Оправдать это нельзя, потому что они все-таки убийцы, а ребята из Пскова — нет. Тогда я был классе в шестом, мы с одноклассниками смотрели трансляцию. Потом активно обсуждали, пытались понять, что произошло. Помню, моя бабушка смотрела передачу Малахова об этой истории и называла ребят самоубийцами, тупыми подростками, которые ничего не понимают и сами во всем виноваты. Кстати, у нас была премьера «Межсезонья» в Питере, ей фильм понравился, но все равно она сказала, что не понимает героев.

Ты попытался с ней это обсудить?

С моей бабушкой очень трудно общаться, потому что она как раз похожа на мать моего героя. Думаю, у нас в стране есть два поколения абсолютно противоположных взглядов, которые росли в двух разных мирах. Одним когда-то вдолбили, что так правильно — а так плохо, так нельзя — а так можно, и перепрограммировать их сознание уже очень сложно. А наше поколение — оно намного свободнее, оно готово пытаться само понять, что хорошо, а что плохо, учиться на своем опыте и ошибках. Моя бабушка вообще считает, что никогда не совершала ошибок, никогда не делала ничего плохого, не пила, не курила, ей это никогда не было интересно. Я надеюсь, что мы построим диалог, мне хочется понять, способен ли я изменить ее мнение. С другой стороны, после показа в Новосибирске к нам с Женей подошла плачущая бабушка и сказала: «Как же я понимаю этих ребят, на их месте я бы тоже так поступила». Удивительно, но бывают и такие случаи.

Ты сам можешь назвать себя бунтарем?

Я тихий бунтарь. Во мне точно что-то бунтарское есть, но все-таки мы живем в такое время, что иногда страх пересиливает. Хотя недавно я общался с Сашей Хантом, он говорит, что в 2012 году они постоянно обсуждали с друзьями отсутствие свободы слова... В сравнении с тем, что происходит сейчас, то была колоссальная свобода. На самом деле, я бы очень хотел пожить в то время, будучи уже взрослым.

Чувствуешь ли ты себя ответственным за то, что происходит в мире?

24 февраля у нас был показ в Ханты-Мансийске, и это был самый ужасный день, всем было как будто не до кино. Но после просмотра сложилось ощущение, что мы сделали что-то важное для людей. Мне, конечно, очень грустно, что я ничего не могу сделать, меня часто переполняет страх. Мне недавно снился сон: я нахожусь в отеле за границей, и в мире случается лютый геноцид русских. Печально, что я не сделал ничего плохого, но имею отношение к происходящему.

Саша в фильме постоянно повторяет: «Бесит!» Что бесит тебя?

Абсурд, который я встречаю постоянно. Покупаешь билет в метро, между вами с кассиром стекло, но надо надевать маску. Или заполнение бесконечных бумажек в вузе, что никак не связано с обучением. Бесит, когда приходится делать что-то бессмысленное.