«Красный Диор» и пионер советской моды: каким мы запомним Вячеслава Зайцева

«Все эти сравнения смехотворны и попросту неприемлемы из уважения к великим мастерам французской моды, да и ко мне самому. Я — русский художник. Мое искусство полностью пропитано русским духом. У нас, советских модельеров, есть индивидуальность и собственный почерк, чтобы конкурировать с гигантами мировой моды на равных», — так Вячеслав (или Слава, как он сам предпочитал себя называть) Зайцев отреагировал в интервью 1988 года для Paris Match на звания «Красного Диора» и «советского Сен-Лорана», которыми его щедро наградила зарубежная пресса. Тем не менее, эти титулы крепко к нему приросли и сопровождали дизайнера на протяжении всей жизни. Да и европейским журналистам нужно было понятными терминами объяснить своим читателям, какого масштаба художник перед ними. Зайцев действительно был для советской моды такой же важной фигурой, как для моды французской — Кристиан Диор, Ив Сен-Лоран и Пьер Карден. С него, по сути, и началась история локальной фэшн-индустрии в том виде, в каком мы ее знаем сегодня.

Зайцев первым, еще в 1982 году, вышел из-под контроля советской системы легкой промышленности и открыл собственный Дом моды на проспекте Мира — сегодня бы сказали, что тогда он основал собственный бренд. Первым начал показывать свои коллекции за рубежом — и не как безымянный художник Всесоюзного Дома моделей, а как Слава Зайцев — самостоятельная творческая единица. Первым познакомился с французскими коллегами, которые признали его равным себе — Марком Боаном, Пьером Карденом и Тьерри Мюглером. Первым запустил именной аромат Maroussia, который посвятил внучке — Марусе Зайцевой. В общем, первым стал делать настоящую большую моду здесь, в Москве. И тем самым открыл двери для будущих поколений российских дизайнеров, которых могло бы и не быть в стране, десятилетиями жившей в режиме дефицита всего: вещей, продуктов, денег, красоты. Тем, что в нашей жизни вообще есть мода, мы во многом обязаны именно Вячеславу Михайловичу.

Как это нередко случается со столь яркими людьми, Зайцева сначала оценили не на родине, а в Париже. Еще в 1963-м о нем впервые написал Paris Match как о человеке, который «диктует моду Москве». В самой Москве так едва ли считали. Коллекция спецодежды для женщин-работниц, которая привлекла внимание французских журналистов, так и не отправилась в производство: ее отверг методический совет швейной фабрики Бабушкинского района, где тогда работал молодой художник-модельер. «Коллекцию оценивал худсовет, председателем которого была дама по фамилии Левашова, очень известная тогда. И эти люди, решавшие судьбу нашей легкой промышленности, мягко говоря, не обрадовались тому, что увидели. От меня ждали, наверное, обычной рабочей одежды, потому реакция оказалась для меня совершенно неожиданной и чрезвычайно резкой: "Вы что, смеетесь над советской действительностью?!"», — вспоминал Вячеслав Михайлович в своих мемуарах «Мода. Мой дом».

Ему вообще часто случалось сталкиваться с непониманием, неприятием и давлением со стороны людей, наделенных властью. «Бороться с "государственным заказом" мне приходилось постоянно. С новой, тщательно разработанной коллекцией я приходил на худсовет... И он отказывался от всего: "Это не пойдет, это нужно изменить". И я никак не мог понять, почему я и все мы, художники, должны им подчиняться. Что именно судей не устраивает, тоже оставалось для меня загадкой», — пишет модельер в той же книге. Зато французам яркость его вещей и вольный пересказ традиций народного костюма пришелся по душе. После выхода той статьи в Paris Match юного (всего 24 года!) советского художника стали разыскивать Пьер Карден и Марк Боан — тогдашний креативный директор Dior. Познакомиться с ними лично он смог лишь тогда, когда оба дизайнера впервые посетили Москву: до 1986 года самому Зайцеву не выдавали разрешение на выезд за границу. Когда же он все-таки смог выбраться за пределы СССР, то с лихвой компенсировал все годы этого заточения: один за другим брал призы международных конкурсов, наконец стал самостоятельно представлять собственные коллекции зарубежной публике и исполнил мечту любого дизайнера — покорил Париж.

В том же году коллекцию Зайцева для журнала Paris Match снимал Тьерри Мюглер. «Советская мода существует. Тьерри Мюглер, французский кутюрье, познакомился со Славой Зайцевым — дизайнером, который царствует в ней вот уже четыре года», — говорилось в коротком профайле, сопровождавшем съемку, сделанную на территории ВДНХ. Через два года мадам Карвен, основательница Дома Carven, сделала невероятное: пригласила коллегу из далекой снежной Москвы, чтобы устроить совместный показ. Вместе они представили две коллекции, которые принесли Вячеславу Михайловичу медаль от мэрии Парижа и восторженные отзывы в парижской прессе. Вячеслав Михайлович стал воплощением той самой «мягкой силы», о которой так много говорят в наши дни: с помощью своих работ шаг за шагом менял представления мира о Стране Советов, заставляя поверить, что там есть настоящая мода и хороший вкус. Даже если тогда об этом можно было говорить лишь с большой натяжкой.

И все-таки Зайцев был не просто дизайнером, а настоящим большим художником. Свою работу он так и воспринимал: он создавал не просто вещи, а произведения искусства. Даже если ему приходилось иметь дело с простой рабочей одеждой, он старался сделать ее особенной, не зацикливаться лишь на прикладных функциях. «Увы, декан нашего факультета очень ревниво относился к моему творчеству. За полтора месяца до защиты дипломного проекта мне поменяли тему — только представьте, каково это! Ведь я собирался работать над костюмами к балету на льду, а декан решил, что это должна быть служебная одежда...», — пишет Зайцев в своих мемуарах. Впоследствии, уже вырвавшись из-под контроля советской системы, он не отказывал себе в выразительных средствах. Вволю использовал яркие цвета, вышивки, золотую парчу, натуральный мех, шил платья и пальто из павлопосадских платков и обильно сдабривал любые образы аксессуарами — бижутерией и замысловатыми головными уборами. Но на этом Вячеслав Михайлович не остановился. Он работал над костюмами для театра и кино, придумал знаменитый сценический образ Аллы Пугачевой, стал писать картины и проводить персональные выставки, запустил линейку товаров для дома. Его неуемной энергии хватало, казалось, на все. И можно только себе представить, сколько всего он еще успел бы сделать, если бы не проблемы со здоровьем, которые преследовали его в последние годы.