Что делает фильм «Синий бархат» таким атмосферным

Действие фильма разворачивается в маленьком городке Ламбертон в, казалось бы, идеальной, как с открытки, американской глубинке. Джеффри Бомон (Кайл Маклахлен), молодой, но уже весьма мудрый человек обнаруживает себя втянутым в мрачное приключение, которое ведет его в потаенные глубины города и собственного подсознания. Джеффри приходится вникнуть в саму суть зла и вкусить его так, как он не представлял.

Как и в других фильмах Линча, в «Синем бархате» огромный посыл несут, в первую очередь, образы. Настраивающий на спокойствие и любование гиперреализм Ламбертона в первых кадрах сменяется появлением Дороти Вэлленс (Изабелла Росселини) – певицы, исполняющей всегда одну и ту же песню «Blue Velvet» и олицетворяющей собой искушение и загадку. Дороти по природе кажется несовместимой с простым и наивным городком. Когда в игру вступает главный антагонист истории, Фрэнк Бут (Деннис Хоппер), низкорослый агрессивный мужчина, постоянно прикладывающийся к аппарату искусственного дыхания, становится ясно, что за приторными декорациями Ламбертона скрыты страшные тайны. Начиная с «Синего бархата», такой концепт персонажа становится любимым у Линча. Лучше всего охарактеризовать его крылатой фразой из другого шедевра режиссера – «Твин Пикса»: «Совы не то, чем они кажутся».

Другим формирующим атмосферу фильма элементом является нарочитая театральность. Все происходит так, будто Джеффри и его девушка Сэнди (Лора Дерн) – «представители» счастливой поверхностной реальности городка – смотрят фильм и постепенно проникают сквозь экран в происходящее на нем. Вступительные титры начинаются с поднятием занавеса из синего бархата, после чего мы тут же попадаем в ритуализированный театр и стилизованный рассказ. Этот занавес также отсылает к кинотрадициям любимых Линчем 1950-х: во многих фильмах того десятилетия все начинается именно с театрального занавеса. Театрализация – один из главных инструментов, к которому Линч прибегнул при создании «Синего бархата». Особенно ярко он ощущается в сценах с Дороти и Фрэнком. Они выглядят и ведут себя, как актеры на сцене, а не как реальные люди. Они не переигрывают, но все их действия и слова кажутся несколько манерными и преувеличенными, как это принято в классическом театре. Апогеем театральности можно назвать момент, когда один из дружков Фрэнка, Бен, поет песню Роя Орбисона «In Dreams». Эпизод смотрится, как жуткая карикатура на караоке – вполне безобидное развлечение.

На костюмах в «Синем бархате» не делается громкого акцента, но их, тем не менее, нельзя недооценивать. Над гардеробом героев, как и над декорациями в целом, работала любимый костюмер Линча Патрисия Норрис, скончавшаяся в прошлом году. Норрис и Линчу удалось добиться великолепного баланса между одеждой и антуражем, в котором она функционирует. Взять, к примеру, сцену визита Фрэнка в квартиру Дороти: на нем брутальная черная кожаная куртка, она набросила на беззащитное обнаженное тело халат из бархата мистического синего цвета, а вокруг них – одновременно эротичные и зловещие бордовые стены ее квартиры. Это не убежище, которым мы привыкли считать свое жилище, но прямое продолжение сознания Дороти, пытающейся спастись от своего мучителя, но неспособной закрыть перед ним дверь. Синий бархат в фильме раскрывается не только как символ тайны, но и как знак боли и тоски, в которой прибывает женщина, терзаемая маньяком и разлученная с ребенком. В финале фильма Дороти «расстается» со своим костюмом и надевает типичные для простой американки из маленького городка джинсы и клетчатую рубашку. С этого момента она отказывается от эффектных нарядов, в которые ее вынуждали одеваться и которые для нее неразрывно связаны с чувством страха, и будет нормальной, такой же, как все. На съемках Изабелла Росселини не побоялась остаться обнаженной под бархатным халатом, поэтому Норрис шутила, что это был первый порно-фильм в ее карьере.

У Линча особенное видение того, как музыка взаимодействует с кино. Если в большинстве случаев режиссеры используют саундтрек как средство передачи настроения происходящего в фильме (тревожную мелодию как нагнетание обстановки, романтичные ноты как акцент на любовной линии), то Линч нередко ставит музыку в противоречие картинке. Например, в финальных сценах «Синего бархата», где показан классический голливудский хеппи-энд, режиссер пускает томную песню «Mysteries of Love» в исполнении своей любимой певицы Джули Круз, той самой, которая выступила недавно на показе молодого бренда Creatures of the Wind. Получается некоторый диссонанс между карамельной картинкой и композицией, над которой хочется плакать. Но это как раз не дает закончиться характерным линчеанским парадоксам, когда у безоблачного счастья сохраняется характер неразрешенной загадки и возможности потери рая. Этому приему режиссер научился не в одиночку. Именно во время подготовки к съемкам «Синего бархата» Линч познакомился с композитором Анджело Бадаламенти, который стал его главным идейным товарищем и автором саундтреков ко всем его последующим фильмам. Как и Линч, Бадаламенти неравнодушен к эстетике 1950-х, и его произведения звучат так, будто музыкант из той эпохи живет и творит в 1980-х. Кроме того, в «Синем бархате» звучат песни «Blue Velvet» (Бобби Винтон, 1950) и «In Dreams» (Рой Орбисон, 1963), позитивные если не по смыслу, то по звучанию, как это было принято в те годы. Они существуют в одном кинопространстве с мрачным саундтреком, что еще раз указывает на явление под названием «парадокс Линча». Этот симбиоз музыкальных стилей и возможностей двух совершенно разных эпох Линч впоследствии стал использовать в собственной музыке, ставшей звуковым продолжением его фильмов. Той самой атмосферы «от Линча» со всеми ее темными и загадочными лабиринтами подсознания здесь ничуть не меньше, чем у мелодий авторства профессионала Бадаламенти.