Собираемся в Театр наций на премьеру спектакля «Горбачев»

Михаил: Дед Пантелей в 1928 году вступил в ВКП(б), стал коммунистом. Он принял участие в организации нашего колхоза «Хлебороб». Стал его первым председателем. И когда я расспрашивал бабушку Василису, как это было, она с юмором отвечала: «Дед твой людей соберет, всю ночь организует, организует, а наутро – все разбежались». В доме деда Пантелея я впервые увидел на грубо сколоченной книжной полке тоненькие брошюрки. «Основы ленинизма» Сталина. Были там и Маркс, и Энгельс, и Ленин. А в другом углу горницы – иконостас: Спаситель, Богородица и Николай Угодник. Бабушка Василиса была глубоко верующим человеком. Прямо под иконой на самодельном столике красовались портреты Ленина и Сталина. Но авторитетом на селе мой дед пользовался колоссальным. Любимая его шутка: «Главное для человека – свободная обувь, чтобы ноги не давило». И это была не только шутка.

Раиса: И опять смех.

М: А в 37-м году деда Пантелея арестовали. Его увезли ночью. После ареста деда дом наш – как чумной – стали обходить стороной соседи, и только ночью, тайком, забегал кто-нибудь из близких. Даже соседские мальчишки избегали общения со мной. Хорошо помню, как зимним вечером вернулся дед домой, как сели за струганый крестьянский стол самые близкие родственники – и дед Пантелей рассказал все, что с ним делали. <...>

Р: Война. Мужчин нет. На строительство железной дороги в годы войны привлекались пленные немцы. На станции, где мы тогда жили, произошел пожар. Несколько домов сгорели дотла. Другие пострадали частично и требовали ремонта. В нашем доме тоже загорелась крыша, и ее надо было чинить. Привели немцев, и они начали чинить крышу. А у меня младшая сестренка – такая махонькая, голубоглазая, беловолосая. Я стала замечать, что один из немцев все время следит за ней взглядом. И вот однажды сестренка играла во дворе, я увидела через окно, как к младшей сестренке подходит этот немец и тянет к ней руку и начинает гладить ее по головке и как-то странно на нее смотрит. Сердце мое сжалось от страха. В одно мгновение, не помню как я оказалась рядом, рванула сестренку к себе. И только тогда посмотрела на него. И вдруг увидела: немец плачет... Я была потрясена! Мы так и стояли – я, подросток, пугливо прижавшаяся ко мне моя младшая сестренка и плачущий, сгорбившийся молодой мужчина-немец.

Р: Мы не виделись все лето, так как каникулы провели со своими родителями дома.

M: А в начале осени наш факультет отправили на заготовку картофеля в Можайский район. В один из вечеров, когда я наконец вернулся, меня ждал сюрприз...

Р: Я организовала вечер на двоих. Это, кстати, было непросто, потому что в комнате жило 16 человек – и с каждой девочкой, живущей в комнате, надо было договориться заранее. И по неписаным законам общежития повесить на дверь табличку: «Санитарный час».

M: Это был вечер, который для нас означал все и навсегда.

Р: Мы поняли: мы не можем и не должны расставаться. Наши отношения, наши чувства с самого начала были восприняты нами как естественная, неотъемлемая часть нашей судьбы. Наше чувство было самой нашей жизнью... Все, что мы имели, – это мы сами. Все наше было при нас. Omnia mea mecum porto («Все свое ношу с собой»). Dum spiro, spero («Пока дышу, надеюсь»).

М: А вот свадьбу мы сыграли 7 ноября, в день революционной годовщины.

P: Праздновали в диетической столовой на той же Стромынке. Собрались наши друзья-сокурсники.

M: Стол был...

Р: Студенческий – преобладал неизменный винегрет.

М: Еще были селедка, отварной картофель... И что-то мясное, по-моему, какие-то котлеты. В общем...

Р: Насколько хватило денег.

М: Деньги на свадьбу заработал сам, летом, комбайнером на уборке хлеба.

Р: Правда, мне на туфли у нас не хватило. И туфли я одолжила у подруги в группе.

M: Но платье было – это первая наша совместно приобретенная вещь. Платье, сшитое в настоящем московском ателье.

P: Я помню хорошо это ателье: около метро «Кировская».

М: А жениху сшили синий костюм из затейливой ткани под названием...

Р: «Ударник».

M: В общем, ты была в свадебном платье из легкого шифона. Оно необычайно тебе шло. Когда ты его надела, то долго вертелась перед зеркалом. Я спросил: «Нравится?»

P: Я так счастлива!

M: Ты всегда любила красивую одежду – была настоящей принцессой. А мне нравилось, что тебе хотелось выглядеть красиво. Нам было трудно, когда наши доходы еле-еле позволяли обеспечивать себя. Тем не менее когда появлялись хоть какие-то возможности, мы шли и покупали тебе новую вещь: юбку, кофточку или материал для пальто. Я вспоминаю приталенное пальто из ярко-зеленого материала с поднятым маленьким воротничком из меха.

P: Потом, лет через восемь, его перелицевали.

M: А тебе все шло. Ты всегда следила за собой. И до тридцати лет не красила губы. Но щеки всегда горели.

Р: Это из-за близко расположенных сосудов.

М: За все наши последующие годы ты никогда утром не появилась передо мной в расхристанном виде.

P: Но вернемся к нашему свадебному вечеру. Белые туфли пришлось взять «в аренду» у моей подруги.

M: Конечно, мы пили, пели.

Р: Кстати, ты посадил на роскошный костюм огромное масляное пятно...

М: Плясали, танцевали. Поздравления, поздравления и общий крик: «Горько!» Было проблемой поцеловать тебя.

P: Поцелуй – это очень интимное, и оно должно принадлежать только нам.

M: Увы! Выпили крепко...

Р: Первую брачную ночь... ночевали на Стромынке в одной комнате около тридцати человек.

М: ...И ребята, и девчата.

M: Дорогие соотечественники, сограждане. В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества независимых государств я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР. Принимаю это Решение по принципиальным соображениям... Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. Я покидаю свой пост с тревогой, но и с надеждой. С верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Желаю всем вам самого доброго. После прочтения прощальной речи я хотел попить чая из чашки, которая была поставлена рядом, на столе. Но чашка оказалась пустой. Чай в нее забыли налить.

Р: Если бы снималось кино, было бы так... Первый кадр. За окном темно. Мой крупный план... Я сижу в кабинете читаю, услышала звук подъезжающей машины... Пошла поставила чайник на плиту. Услышала, как открылась дверь. Прошло время, тебя все нет. Пошла искать. Открываю дверь в комнату, где спали внучки, ты сидишь, держишь одну из них за руку. Я спрашиваю: «Что случилось?» Ты молча выходишь из комнаты, идешь на кухню. Достаешь бутылку водки, наливаешь стакан, залпом выпиваешь.

М: Помнишь, я рассказывал, на тайном заседании КГБ в Москве Андропов заявил: «Соединенные Штаты готовятся к ядерной войне». Агенты КГБ за границей держали ухо востро и высматривали малейшие признаки близящегося нападения: не горят ли ночью окна в министерствах обороны в западных странах, не запасают ли в больницах больше донорской крови, чем обычно? А вчера ночью в секретном подземном бункере вблизи Москвы сработала тревога: американские ракеты летят в сторону Кремля. Согласно инструкции было всего семь минут для возможного ответного удара. Дежурный офицер старался доложить генсеку, но тот проходил лечебную процедуру в загородном санатории. И тогда этот офицер принял решение самостоятельно – о том, что тревога ложная.

Р: Вот, человек спас мир. Конец фильма.

Подготовил: Денис Мережковский

«Горбачев», Театр наций, 10, 11, 14, 16 и 17 октября

Благодарим Международный фонд социально-экономических и политологических исследований «Горбачев-Фонд» за предоставление фотоматериалов.