Илья Ромашко: «Чтобы стать актером, нужно просто дать себе на это право»

Илья, что такое Gogol School и как возникла идея ее создания?

Идея возникла из моего глубокого убеждения: в наше время, чтобы стать актером, нужно просто дать себе на это право. Ведь что такое театр сегодня? Это симбиоз практически всех техник и технологий: в нем есть видеопроекции, есть перформативная часть, он может использовать слово, а может не использовать. В этих условиях заниматься искусством человеку позволяет не диплом – я вообще считаю, что дипломы скоро умрут, – а внутреннее состояние, объем личности. Уверен, в самом недалеком будущем, которое на самом деле уже наступает, совершенно необязательно нужно будет заканчивать вуз, изображать животных, делать пародии. Если ты искренне решил, если дал себе право сказать: «Я актер, я режиссер, я драматург, я занимаюсь пластическим театром», — значит так оно и есть. А вот какими инструментами ты будешь делать это, чтобы было интересно, мы в Gogol School и исследуем.

Есть амбиции со временем переформатировать школу в какую-то более крупную институцию?

Моя задача — построить без копейки государственных денег структуру наподобие высшего учебного заведения, но не в советском смысле. Без строгой программы обучения, с набором неких семинаров, которые ты можешь выбрать сам. И чтобы туда мог прийти и тот, кому 18, и тот, кому за 30.

К вопросу об образовании, как вы попали в Школу-студию МХАТ?

Я выпускник факультета истории, политологии и права РГГУ: отучился год на политологии, понял, что с этой грязью не хочу иметь ничего общего, и перевелся на отделение PR, которое и окончил. Но я никогда не работал по профессии. Трудился в офисе, но в другом направлении, и в какой-то момент не смог ответить себе на вопрос, зачем. В один день написал заявление и пошел поступать в театральные вузы.

Почему именно в театральные?

Давнишняя мечта. Родители когда-то сказали «нет», ведь актеры – нищие люди. И они правы: заработать театром практически невозможно. Так что это была мечта, которую я на долгое время благополучно похоронил. Но вдруг в какой-то момент она всплыла в голове – просто взорвалась и все. Озарение пришло.

Вернемся к Gogol School: насколько она изменилась за два года? Вроде бы раньше программа была рассчитана на год, сейчас на три месяца?

Три месяца — это блок работы над конкретным материалом в конкретной лаборатории. Дальше ты можешь остаться в этой лаборатории — и все начнется заново с другим материалом, либо сменить лабораторию и мастера. Но у нас нет никакой программы на три месяца. На пушечный выстрел я не подпускаю никого со словами «программа», «методика». Как только мы говорим о каких-то сроках выполнения чего бы то ни было, мы сразу становимся заложниками цели. А какая цель? Сделать человека актером, «протренинговать» его год, выдать диплом и отпустить в пустоту? Ничего подобного. У нас сложившийся костяк учеников: уходит довольно мало ребят. Из тех, кто остался (в среднем каждый занимается у нас уже года полтора), мы недавно сделали труппу. Это те, у кого глаза горят. Сейчас режиссеры будут формировать для них отдельный репертуар, чтобы они выходили на сцену.

Как ты считаешь, любого можно научить быть актером или кому-то дано, а кому-то нет?

Говорят, невозможно научить, можно научиться. Но вообще я считаю, что научиться быть актером невозможно. Можно понять, что ты актер, – у меня на это ушло лет шесть. Я не верю в «дано – не дано», я верю во внутренний выбор.

Когда происходит набор, вы проводите прослушивание. Как понимаете, ваш человек или не ваш?

В этом году из 200 человек, подавших заявки, мы взяли в лаборатории 140. Из них только семь – «с улицы». Потому что между тем, с кем мы работали, скажем, 2 месяца, и условным котом в мешке, конечно, выберем того, в кого уже что-то вложили. Так что мы сейчас понимаем, что путь в Gogol School скорее всего лежит через открытые уроки, интенсивы. Самый страшный вопрос, который может задать человек, придя на прослушивание: «А что вы здесь делаете?» В двух словах ведь не расскажешь, нужно ходить и пробовать. Поэтому, если вы просто ищете какие-то актерские курсы, чтобы хорошо провести время, то вам не к нам. Мы про другое, про что-то очень сложносочиненное.

По отзывам студентов, у тебя жесткие методы обучения, например, ты часто давишь на уязвимые места. Ты больше за кнут, чем за пряник?

Это не кнут и не пряник. Представь, что у тебя в ноге заноза; она там давно. Ты приходишь и говоришь: «Я хочу бежать марафон». Если ты решился, значит, нужно сначала вытащить занозу, и это всегда больно. Так что нужно гладить по голове, целовать, обнимать, но занозу в любом случае достать. Человеку мешает заниматься искусством внутренняя несвобода: какие-то комплексы из детства, страхи, недолюбленность, заниженная самооценка. А любить себя надо – это первое, что нужно научиться делать. Нет никаких техник раскрепощения, нет никаких лайфхаков от зажимов. Раскрепощение — это всегда разговор с собственными тараканами. Иногда их нужно убить, иногда просто дать имя, накормить, построить домик. У меня так все с длинными именами, и я примерно знаю, когда кто выползет. С некоторыми просто невозможно жить. Это хирургия точечная, конкретная. Можно долго, наверное, с ними работать, но с этим уже к психотерапевту. Я не люблю размазывать сопли по столу. Если человек хочет бежать марафон через три месяца, мы будем вытаскивать его занозы.

Есть ли у студентов какие-то типичные зажимы?

На тебя смотрит много людей и нужно что-то сделать. Выходит человек и боится показаться глупым. Выходит человек и думает, как его оценят. Выходит человек и ничего не делает, потому что не хочет облажаться. Выходит и делает что-то, но ужасно, потому что не любит себя, думая, что некрасивый. Или ему кто-то сказал, что он некрасивый. Страх внешней оценки, пожалуй, самый распространенный и большой.