(Не)нежный возраст: как бунтующий подросток стал главным героем современного российского кино
«Я не знаю ни одного подростка, который называл бы себя зумером», — смеясь, рассказал в интервью The Symbol Марк Эйдельштейн, 20-летняя звезда «Страны Саша» и «Смычка». Нравится парню или нет, но пока слово «зумер» в ходу: вместе с «крашем», «рофлом» и другим птичьим тиктокерким языком. Над нынешними двадцатилетними принято иронизировать, считать поколением, застрявшим в онлайне, не видящим ничего дальше экрана. Но вот парадокс: именно они за последние пару лет стали главными героями отечественного экрана. Беремся выяснить, что к этому привело и почему такой смене оптики стоит только радоваться.
Прежде всего стоит отметить, что наличие такого огромного количества проектов, снятых о молодых людях и для молодых людей — настоящий феномен для индустрии. Вспомним советскую народную классику: «Республика ШКИД», «Я шагаю по Москве» — это редкие примеры репрезентации на экране молодых советских граждан, первого послевоенного поколения. Даже в центр наших любимых комедий Эльдар Рязанов помещал потерянных, задавленных системой одиноких людей, давно забывших юность. Сдвиг произошел в перестроечное время с уходом рамок соцреализма. «Маленькая Вера», «Игла» с Виктором Цоем, «Куколка», конечно, «Курьер» и «Асса» — за два года отечественный киногерой стремительно помолодел и даже вступил в конфронтацию с разваливающейся советской махиной.
В жирные нулевые дети и подростки стали интересовать российских кинематографистов гораздо меньше: на экране было больше подражательных «наших ответов Голливуду» и ремейков, а на ТВ выходили многосерийные мыльные оперы, собиравшие фанбазу, но не отличавшиеся качеством. Первыми разговор с подросшими зумерами начали стриминги. Happy End показывал бунт и проверку на прочность деньгами; «Трудные подростки» говорили о том, что делает с детьми нелюбовь и как искренняя забота может это исправить; наконец, «Смычок» и вовсе поднимал актуальную проблему наркоторговли, в которую втягивают тысячи молодых ребят по всей стране. Не менее острым стал и фильм «Межсезонье» Александра Ханта, который обратился к трагедии 2017 года, когда 15-летние Денис Муравьев и Катя Власова обстреляли полицейскую машину и покончили с собой — и все это в прямом эфире. «Думаю, у нас в стране есть два поколения абсолютно противоположных взглядов, которые росли в двух разных мирах. Одним когда-то вдолбили, что так правильно — а так плохо, так нельзя — а так можно, и перепрограммировать их сознание уже очень сложно. А наше поколение — оно намного свободнее, оно готово пытаться само понять, что хорошо, а что плохо, учиться на своем опыте и ошибках», — говорит Игорь Иванов, сыгравший в фильме одну из главных ролей.
Любопытно, что иные проекты сегодня будто пытаются восполнить пробел в разговоре о юности наших мам и пап, снимая фантастические (и при этом очень жизненные и трогательные) истории о вампирах в пионерском лагере или разборках в бандитском Ростове-на-Дону.
Вебкам, даркнет, булинг, шутеры и банальная проблема поколений — кажется, что подростка в этом мире ничего доброго, светлого и прекрасного не ждет. Но, в отличие от героев социальных драм 90-х, эти ребята умеют рефлексировать и верят, что у них есть будущее, есть свобода — во всяком случае, внутренняя. Потому и режиссеры, несмотря на все изъяны, юношеский максимализм и неопытность, показывают их с понимаем и даже нежностью. Неблагополучный и порой очень мрачный контекст, в котором они находятся, тоже стоит рассматривать как плюс. Он оригинальный, настоящий, знакомый многим российским зрителям — а стримингам, способным достучаться до максимально широкой аудитории, важно говорить на одном языке с теми, кто оплачивает ежемесячную подписку.
Наконец, самое очевидное: визуальный образ. Мы настолько привыкли видеть в роли школьников взрослых актеров, что новые молодые (!) лица на экране вызывают настоящий восторг и живой интерес. Привлечение юных артистов — в плюс и создателям проекта (ведь те могут подсказать или направить «взрослых»), и зрителям-сверстникам. Ассоциировать себя 14-летних с 30-летними — кринж сложно.