Современные российские художники — о том, как на них повлияли работы Эрика Булатова и почему искусство должно говорить со зрителем

Первый «Арт-овраг» прошел 10 лет назад. Главной его приметой стали муралы — расписанные современными художниками стены домов. Судьба граффити и других объектов, которые после фестивального сезона оставались в Выксе, не всегда складывалась благополучно. Какие-то произведения разрушали сами местные жители, какие-то приходилось стирать и наносить заново — мешали ремонту. Как бы то ни было, традиция стала частью Выксы, и на «Арт-овраге» буквально выросло новое поколение. И вот, на цехе Выкусунского металлургического завода появилась фреска Эрика Булатова — живого классика, чьи работы выставлены в Центре Помпиду, Третьяковке и Центре Гуггенхайма.

Для нанесения на стену цеха двух работ Булатова — «Стой, Иди» 1975 года и «Амбара в Нормандии» 2010 года — потребовалось 20 дней (начали символично в день рождения художника 5 сентября) и 400 литров краски. Переговорами, согласованием эскизов фрески и ее нанесением руководила Ольга Погасова. Пока шесть художников наносили изображение площадью 2 500 кв м на стену цеха ВМЗ, она общалась с работниками завода и вела для них регулярные лекции об искусстве. «Золушка», «Спящая красавица», «Кот в сапогах» — сказав, кто проиллюстрировал всеми любимые детские сказки, команда заручилась полной поддержкой всех работников.

На открытие фрески в Выксу приехал сам Эрик Владимирович. Шанс пообщаться с мастером не упустило современное поколение российских художников: Павел Отдельнов, Миша Мост, Катя Бочавар и Иван Новиков. Вместе с Сергеем Поповым, основателем галереи pop/off/art и автором комментария к работе Булатова «Черный вечер белый снег» (в ближайшие месяцы она выставлена в Краеведческом музее Выксы) они приняли участие в круглом столе: обсудили преемственность поколений в искусстве, концепцию «классики» и влияние, которое оказали на них работы Эрика Владимировича. Мы выбрали главные моменты разговора.

Мое знакомство с работами Эрика Булатова произошло в Суриковском институте в кабинете рисунка. Там выставлен карандашный рисунок Эрика Владимировича начала 70-х — им гордится весь институт. Помню, что человек, который проводил экскурсию, говорил: «А вот этот автор, к сожалению, стал авангардистом».

Есть пара вещей, которые для себя я называю «уроками Эрика Булатова». Во-первых, подход к картине. Она может быть не цельной структурой, а существовать в разных пространствах, быть конфликтной. Тот слой, что обращен к нам, должен активировать то, что остается внутри. Оно его проявляет. Есть еще такой момент как разная темпоральность, разное время этих слоев. Слой, который дальше, становится будто длиннее, продолжительней.

Если смотреть на картины Булатова вблизи, то в его работах 60-70-х наблюдается интересное расслоение, хроматическое операция на краях контрастных пятен. Позднее этот момент начинает говорить еще о том, что изображение не увидено автором буквально, а словно отпечатано. Цветовое смещение создает эффект остранения, будто автор не говорит сам, а дает слово кому-то еще — через полиграфию или через воспроизведение. Картина может быть не авторским творением, но дистанцированным взглядом.

Поколение художников 80-90-х годов не воспринимало свою практику как создание «картины», но воспроизводило живопись огромными погонными метрами. А работы Эрика Владимировича, в том числе и в Выксе, вписывается в концепцию Picture’s Generation, то есть «поколения картины», по одноименной выставке Дугласа Кримпа, когда художники, будь то фотографы, живописцы или скульпторы, начали осмыслять объекты как способы коммуникационных действий.

Круг соратников Эрика Владимировича пытался осмыслить более сложные коммуникационные процессы, которые происходят с картиной как с объектом в Советском Союзе и на постсоветском пространстве. Поколение же перестройки не интересовалось коммуникацией — оно огрызалось, рычало и обрывало любой контакт. Налаживание коммуникации через картину становятся чем-то суперважным: в отечественном контексте картина приобретает статус символ. Она соединяет то, что можно назвать академическим, или традиционным искусством (а оно часто бывает достаточно прогрессивным), и современное искусство. Потому что вне пространства картины этого контакта не происходит. И, конечно, работы Булатова — яркий тому пример, они помогают настраивать диалог гораздо лучше, чем работы того же Кабакова.

Современное искусство — это больше не объекты. Это язык. Объемное произведение или нет, цифровое или аналоговое — неважно. Ситуация, в которой мы сейчас находимся, она не про работу Булатова, но о самом Булатове как символе. О том, что он сам и мы тоже приехали в Выксу. Почему в промышленном городе России оказались именно его работы? Об этом можно долго говорить дальше, и это и будет коммуникацией, той социальной пользой, которая вызывает эмоциональные подвижки и перемены в человеке. Уровень гораздо выше и шире, чем просто «я стою перед картиной и смотрю на нее». Мы можем намотать на картину музей и его историю, на них Выксу и далее весь российский и мировой контекст... Это и будет самым интересным и ценным.

Картины, созданные интеллектом, — предсказуемо. Несколько лет назад, когда меня спрашивали о вызове, брошенном технологиями художникам, я сразу об этом говорил.

Идея создания картины дроном пришла ко мне как раз в Выксе. Мурал на стене завода невозможно сделать, имея только кисточки и руки — ими придется работать два года. Поэтому у нас были и проекторы, и специальные программы, да и эскиз тоже был выполнен на компьютере.

Так как я начал рисовать именно на стенах, а только затем перешел на холст, то проблема соотношения «картина-живопись» для меня не актуальна. Это все равно плоскость, на которой ты создаешь 3D-пространство, какие-то образы или рассказываешь на ней свою историю. Произведено это человеком или дроном — неважно. Об этом можно говорить с сожалением, но все сводится к вопросу восприятия картины зрителем, а ему может быть безразлично, кто стоит за идеей. Главное — возникающие от произведения эмоции и ощущения. Искусственный интеллект ведь давно стал реальностью и в той же музыке присутствует гораздо больше. Это искусство долгое время держало оборону, но и она уже провалена. Однако я не апологет технологий — стоит быть аккуратными и не скатываться в технократию. Надо действовать осторожно, чтобы самим потом не плакать над последствиями.