Слово фотографу: Сергей Борисов об андеграунде 80-х, рекламе в СССР и добром Пахоме

О школьной фотографии

В молодости я устроился работать выездным фотографом в городе Пушкино — стал ездить по всему Подмосковью и фотографировать школьников. Тогда это было очень выгодно — надо было поставить это дело на правильные рельсы. Большинство фотографов договаривались, кого снимать, а затем сами печатали фотографии. А я фотографировал всех подряд, отдавал пленку печатникам, затем делал набор из трех карточек рубля за три и продавал. Если продашь 70% — все окупалось. В основном покупали младшеклассники. Надо было уметь договориться с директором — порой привозил в школы дефицитные продукты из Москвы вроде колбасы (даже знакомства с директорами магазинов завел). За это они вышибали из учеников деньги за фотокарточки.

О буднях рекламного фотографа в СССР

Работая выездным фотографом, я обзавелся деньгами, купил фотоаппаратуру. И однажды ребята, занимавшиеся рекламой, пригласили меня к себе в бригаду — снимать ансамбли, музыкантов. Это было году в 76-м. Самые интересные «куски» страны были захвачены более старшим поколением, поэтому мы ездили по окраинам. Мы делали плакаты — каждый мог стоить около 300 рублей. Но столько не платили, потому что сразу бы заподозрили во взяточничестве. Ограничивались 250-ю. Поначалу мы едва перебивались, я даже пожалел, что ушел с предыдущей работы. Но затем бригадир наших конкурентов, который одновременно был председателем какого-то кооператива, погорел на махинации. Его посадили. А его сотрудники вообще не знали, как действовать в одиночку, — вся эта рекламная «поляна» для нас освободилась. К тому времени о нас уже пошла небольшая слава — все эти ВИА знали друг друга и делились впечатлениями по сарафанному радио.

Самое сложное — получить заказ. Договариваться надо было не с музыкантами, а с дирекцией филармонии. Но музыканты имели вес, так как обычно они и кормили всю эту филармонию с ее хором, народными ансамблями и симфоническим оркестром. Приходилось крутиться как белка в колесе — постоянно куда-то летать. Но тогда можно было прийти прямо к вылету, вручить шампанское — и тебя сажали. Пьехе я делал 11 плакатов, «Землянам» — 14. Ни с кем не было тяжело работать, все было на дружеской ноге. Да, работа с Пугачевой — это более ответственно, но я не могу сказать, что она устраивала скандалы или ставила завышенные требования. Рекламным фотографом я проработал до начала 90-х — к тому времени я уже активно сотрудничал с зарубежными изданиями, которые платили больше.

О Малой Грузинской

В рекламной бригаде я не был штатным работником, а в СССР «не работать» было нельзя — существовала статья за тунеядство. Я нашел выход. После «Бульдозерной выставки» художников решили пристроить в так называемый Московский городской комитет художников-графиков на Малой Грузинской. Специально для этого там открыли две секции – живописи и фотографии. Я поступил в последнюю — чтобы получить официальный статус. Там проходили выставки. В 79-м у меня была первая персональная выставка — портретов художников-нонконформистов. Кабаков тоже выставлялся на Малой Грузинской, но появлялся он редко — у него была своя мастерская.

О питерском андеграунде

Однажды в 1984 году ко мне пришла пара — они несколько часов меня прождали, так как я целый день кого-то снимал. Оказалось, что мужчина — француз, которому поручили сделать публикацию о русском роке для журнала Le Monde. Хотели «Машину времени». А мне незадолго до этого дали кассету «Радио Африка» — и я предложил им снять Бориса Гребенщикова. Я его не знал, позвонил знакомому в журнал «Смена». Он с ним связался. Прямо с поезда я приехал по питерскому адресу Гребенщикова — там сидит он сам (его я узнал по описанию), какой-то парень с блондинистой челкой и третий, смурной. Последний оказался Сергеем Курехиным, руководителем «Поп-механики». Я тогда не знал, что это такое. Парень с челкой вскакивает и говорит: «Поп-механика» — самый лучший и прогрессивный в мире ансамбль». «А ты кто такой?» — спрашиваю. «Я — Африка!». Африка оказался моим человеком — позже он отвел меня в рок-клуб, где выступали «Кино» и «Алиса». Он дружил с Георгием Гурьяновым — я тут же познакомился со всеми из «Кино». Позже Гребенщиков, Гурьянов и Африка оказались в моем двухэтажном номере в «Прибалтийской», который мне предоставили по знакомству. С тех пор мы сдружились. Они стали приезжать ко мне в Москву. Моя студия стала мостом между Москвой и Ленинградом. Эти ребята были на острие эпохи, очень тонко ее чувствовали. В отличие от московских шестидесятников, которые не верили в перемены, питерцы с энтузиазмом встретили перестройку.

О «Студии 50А»

Студию очень трудно было найти — не всем давали разрешение, надо было возиться с документами, договариваться с ЖЭКами. Поэтому я просто перекупил уже готовую студию у другой художницы. С первых же дней там стали проходить вернисажи художников с Малой Грузинской, затем она превратилась в родной дом и для питерцев. Одно время меня стали вытеснять из студии — постоянно какие-то инспекции приходили. Но помог случай. В то время шестидесятников приглашали на дипломатические светские рауты. И вместе с ними меня. Однажды мы познакомились с одной американкой русского происхождения — она пообещала привести в мою студию председателя совета директоров Deutsche Bank. Днем он встречался с Брежневым, а вечером, когда их встречу показывали по телевизору, мы с немцем обсуждали советское искусство. После этого все инстанции от меня сразу отстали.

О новых героях

Сейчас я снимаю молодых художников. Того же Бартенева тоже можно причислить к молодым — у него молодой подход к искусству. Он сам — произведение искусства. Пахом тоже замечательная личность. У меня есть снимок, изображающий девушку с аккордеоном на ВДНХ. Девушка — хрупкая, а аккордеон — тяжелый. Пахом видел ее в первый раз в жизни, но взял и потащил этот аккордеон. Потом у него спина болела. Если художник талантлив, он мне интересен. Может, и есть те, кто делают отличные работы, а в жизни оказываются смурными и неказистыми, но я таких не встречал.