«Разговоры о деревьях» — фильм об истинной любви к своему делу. Кинокритик Анна Филиппова объясняет, почему эта картина точно сделает вас счастливее

В честь онлайн-дебюта фильма мы публикуем рецензию на него кинокритика Анны Филипповой («Искусство кино») и арт-проект молодой художницы Вари Чельцовой, посвященной ленте.

Людям, пришедшим на премьеру фильма на Берлинском кинофестивале 2019, приходилось совершать недюжее мысленное усилие: Судан? Да, это, кажется, где-то на севере Африки. Стало быть, Магриб. Стало быть, черный ислам (этот термин не имеет расовой окраски: так называется разновидность африканского ислама, впитавшего в себя местные верования). Кто-то, может быть, вспомнил повстанцев в Дарфуре, кто-то — что несколько лет назад Судан разделился на две части. Одним словом, failed state, где одна военная диктатура сменяет другую, и все они соревнуются в мракобесии. И где вы нашли там поэзию?

В 1989 году, когда в самом разгаре была перестройка и уже началось расползание СССР по кускам, в Судане пришло к власти правительство исламистов. Они распустили Суданскую кинокомпанию и фактически уничтожили киноиндустрию: самый крупный кинотеатр в Хартуме стал штабом контрреволюционной полиции (какая ирония). Единственным выходом для режиссеров стала эмиграция, для зрителей — домашний просмотр запрещенки. Название «Разговоры о деревьях» — это отсылка к стихотворению Бертольда Брехта, в котором есть такой пассаж: «Разговор о деревьях кажется преступленьем / Ибо в нём заключено молчанье о зверствах!». Именно его цитирует один из главных героев, Манар. Кажется, россиянам в 2021 году эта максима как никогда понятна, — в нынешних условиях погубить может не то что неосторожный разговор, но даже молчание. Остранение невозможно, свобода — зыбка. «Разговоры о деревьях» — документальный фильм о том, что когда-то было с нами, но о чем мы уже прилично позабыли.

Конечно, сравнивать Судан с отечественным брендом тоталитаризма не совсем корректно. Но если что-то у диктатур и есть общего, так это люди — и механизмы выживания, которые они изобретают в экстремальных условиях. На полигоне чиновничьего идиотизма островки нормальности создают главным образом гиперэнтузиасты — именно к таким относятся четыре друга-пенсионера, о которых снят док. Объединяет их какая-то непостижимая близость и нежность, — вербальная, эмоциональная, тактильная, и эта агапе и есть то, на чем в значительной степени построена гравитация фильма. Трюизм, оказывающийся важной истиной — человеческие связи сильнее, чем любые репрессии, форс-мажор, гражданские войны и разного рода государственное безумие. С 1991 года в Судане постепенно, огнем и мечом, вводится шариат. В фильмах нельзя показывать то, что содержит непристойности, сцены насилия и пропагандирует аморальное поведение (а это, считай, весь мировой кинематограф). Непонятно, как можно показать фильм вечером, когда в районе восемь мечетей, — и в каждой муэдзин поет по очереди, то есть тишины практически не бывает.

Как старики сопротивляются запретам? Они снимают кино на дешевые цифровые телефоны и фотоаппараты. В ангарах и разбитых общественных туалетах. Монтируют их на допотопной технике, которая, надо полагать, стоила им целого состояния. Вокруг нищета и архаика, — нельзя даже досмотреть фильм, не прервавшись на молитву, — а они собираются показывать людям «Джанго освобожденного». Камерные кинопоказы на 20-30 человек еще не так хлопотны: их не надо согласовывать с властями, в зрители рады любому кино и буквально заходятся от восторга от вида Бродяги Чарли Чаплина. Но четверым друзьям-отщепенцам хочется большего, их амбиция — восстановить кинопрокат в стране, пусть даже ad hoc, пусть это будет всего лишь один показ. Они отправляются на поиски площадки, — и застают руинированные кинотеатры, за кулисами которых гниет пленка, окрасившаяся в терракоту, доминантный местный цвет. Страшно подумать, что испытывают в этот момент эти старики-кинематографисты, лишенные государством профессии. Часами загружающие пиратские копии иностранных фильмов через местный хлипкий интернет. Годами пытающиеся выбить у местных чинуш разрешения на показ фильма и получающие от них только отписки.

Звонок в Европу, к фирме-производителю киноэкранов. Короткий разговор. «Сколько это будет стоить, они сказали тебе?» «Астрономическая для нас сумма». Непонятно, как, но у суданских пенсионеров хватило оптимизма, энтузиазма и разговорного английского, чтобы позвонить за границу и прикинуть будущую смету. Откуда у них эта американская хватка?

Звонок в Россию. На подзабытом, но грамматически верном русском: «Я учился во ВГИКе, у меня была дипломная работа. Скажите, можно ли ее найти в архиве?» Эта сцена — пожалуй, драматическая кульминация фильма. Снятый в студенческие годы полный метр — вот, по сути, и все, что осталось жизни от жизни режиссера. Фильм хранится в России, далекой стране, которая когда-то взяла на себя ответственность за высшее образование молодежи третьего мира. Полвека спустя эти постаревшие выпускники красных вузов живут даже не на хлебе и воде, а чистой любовью — с усмешкой и вечной фигой в кармане (опять же, как это хорошо знакомо каждому россиянину). Так и быть, вы отняли у нас профессию, индустрию, источник дохода, надежды на будущее, свободу слова. Вы отняли у нас, многое повидавших на своем веку, все, — но любовь к кино вы не можете отнять никогда. А еще чувство плеча.

«Разговоры о деревьях» может поначалу показаться медленным, малособытийным кино, но зрителя, который уделит фильму отведенные полтора часа, он вознаградит теплым, разливающимся по телу чувством радости и путешествия в очень далекий мир, откуда всегда возвращаешься чуть менее категоричным и чуть более счастливым.

Показы фильма «Разговоры о деревьях» пройдут с 8 по 22 февраля на платформе Qatarfilmdays.ru

Их дополнит онлайн-дискуссия с участием со-основателя Beat Film Festival Кирилла Сорокина и кинокритика, заместителя главного редактора журнала «Искусство кино» Зары Абдуллаевой о настоящей любви к кино, энтузиастах в индустрии и том, как кинотеатры влияют на общество сегодня.