Эрмитаж открыл сезон масштабной выставкой звезды китайского искусства Чжана Хуаня

Cвоей беспощадностью и к самому автору, и к зрителям ранние перформансы Чжана Хуаня вызывали оторопь даже у привыкших ко всему арт-критиков. Например, однажды художник целый час просидел в зловонном деревенском туалете, с ног до головы обмазавшись медом, смешанным с рыбьими внутренностями, а на его коже копошились тысячи мух. Это, пожалуй, самая известная его работа – «12 квадратных метров». Во время другого перформанса, «65 килограммов», обнаженный Чжан висел под потолком, скованный цепями. Два специально приглашенных врача вскрыли ему вену, и кровь капала в стоящий внизу раскаленный железный лоток. Именно благодаря такой безжалостности Хуань сделал себе имя – и сейчас наряду с Ай Вейвеем входит в пятерку главных звезд китайского современного искусства. Впрочем, слава эта далась Чжану непросто. Один из его первых перформансов, «Ангел», в одночасье превратил молодого художника в изгоя. Дело было в 1993-м на открытии групповой выставки в Национальной галерее Пекина. Чтобы шокировать до полусмерти китайских чиновников, 28-летнему Хуаню оказалось достаточно красной краскии разъятых на составные части кукол. Он разбил банку с краской (и разломанными игрушками в ней) и начал возиться с кукольными ручками и ножками, пытаясь заново собрать пластмассовых младенцев. Все это напомнило зрителям случившуюся четырьмя годами раньше кровавую расправу над протестующими студентами на площади Тяньаньмэнь. А еще – печально известную государственную программу «Одна семья – один ребенок» с ее принудительными абортами. Скандал был грандиозный. Выставку закрыли, а самого автора оштрафовали.

О дальнейшей официальной карьере в Китае, казалось, не могло быть и речи. Помыкавшись несколько лет в статусе бедного, но гордого андерграундного творца, Хуань в 1998-м переехал в США. Там дела пошлив гору: художник выставлялся в топовых галереях и исколесил с гастролями весь мир, стартовав почему-то в Новой Зеландии. Его перформансы становились все более многолюдными и изобретательными, а к сфере интересов добавились скульптура и живопись. В общей сложности художник прожил в Нью-Йорке восемь лет и в итоге понял, что устал и от перформансов, и от Америки: она стала казаться ему косной и застывшей – в отличие от Китая, который развивался и менялся все стремительнее. «Мне исполнилось 40, и я вдруг понял, что пришло время возвращаться домой», – вспоминает Чжан. На родине бывшего дисси-дента встретили с распростертыми объятиями, что неудивительно: там, как и везде, обожают знаменитостей. Сейчас Хуань работает с размахом: в его студии под Шанхаем трудится добрая сотня ассистентов, а самого художника тянет к крупным формам. Так, на статую «Пепельный Будда» ушло 20 тонн пепла от благовоний, сожженных в буддистских храмах. Полотно «15 июня 1964 года», которое покажутв Эрмитаже, – 37 метров в длину, и изображение на нем тоже из пепла. Эта техника – изобретение Чжана, детство которого прошлов глухой деревне, где к религиозным обрядам относились всерьез, а к навязшейв на зубах коммунистической пропаганде – не очень.

«Пепел символизирует то, что объединяет наш народ, в нем заключены наши молитвы, благие пожелания, позитивная энергия, – объясняет Чжан. – Ведь люди ходят в храм не за тем, чтобы проклинать. Они молятся о чем-то хорошем». Помощники Хуаня сортируют частицы пепла по оттенкам – от белого до черного, и художник «пишет» картины, рассыпая их на разложенные на полу холсты. Затем эфемерное изображение закрепляют, распыляя над полотном специальный химический состав. Чжан гордится тем, что многие его работы украшают буддистские храмы. Но картине «15 июня 1964 года» явно там не бывать. На полотне, созданном по старой фотографии, давней находке с блошиного рынка, изображены члены китайской компартии. Их несколько тысяч, в центре – Мао Цзэдун. Через два года начнется Великая культурная революция, и по его приказу люди на фото пойдут громить монастыри. Увековечить их лица с помощью священного пепла – идея жутковатая, хоть и эффектная. Но как ни странно, в голове самого Чжана буддизм и коммунизм уживаются вполне мирно. «Между ними нет никакого противоречия, – уверяет художник. – Речь тут идет лишь о новом образе жизни, не болеетого. Кроме этого, есть вопросы духовного порядка, касающиеся жизни и смерти, – их коммунизм решить не в состоянии. А буддизм – может!»

Не менее затейливый философский контекст стоит и за другим изобретением Хуаня – «дверями памяти». На антикварную дверь из китайского дома наклеивается увеличенная фотография, а потом за дело берутся резчики. Итогом становится комбинированное изображение, в котором оставленные нетронутыми фрагменты снимка сочетаются с резьбой. Именно в этой технике выполнены работы из серии «Мой Эрмитаж» – оммаж Леонардо, Рембрандту, Рубенсу, Пуссену. Для Чжана дверь – символический объект, в котором таится множество сюжетов, связанных с домом и семьей, в этом доме жившей. «Открывая дверь, мы как будто проходим через историю, – объясняет свое видение художник, – мне интересенэтот момент перемещения. Когда я соединяю двери с произведениями Рембрандта, возникает ощущение магического пространства».

Такой подход очень близок философии проектов «Эрмитажа 20/21», призванных начать диалог между работами современных художников и классическими предметами искусства из собраний музея. «У нас колоссальная коллекция, насчитывающая 3 100 000 экспонатов, и было бы глупо игнорировать ее, делая выставки модерн-арта. Следовать этому принципу я предложил еще в 2007 году, когда мы запускали "Эрмитаж 20/21", – объясняет руководитель проекта, заведующий отделом современного искусства Дмитрий Озерков. Именно он готовил выставку Чжана Хуаня в качестве куратора. Готовил почти два года, и за это время в диалоге появился третий участник – COVID-19. Художник признается, что стал по-другому воспринимать некоторые работы. Например, "Мадонна" Леонардо да Винчи теперь напоминает ему о беременной китаянке Вэн Цюцю, погибшей в самом начале эпидемии. Она влезла в долги, чтобы оплатить лечение, и умерла, когда деньги кончились, – а на следующий день правительство объявило, что возьмет на себя медицинские расходы заболевших коронавирусом. Часть работ из серии "Любовь" – монументальные абстракции в кроваво-красных тонах – была написана уже в разгар пандемии. Любовь и кровь риф- муются в ней даже слишком буквально: серия отсылаетк тибетской традиции "небесных погребений" – когда тело усопшего выкладывают на помост на съедение стервятникам, а перед этим разбивают череп молотком. "Отдать свою плоть природе, пожертвовать еена пропитание живым существам – высшее проявление любви", – уверен Чжан. Именно любовь, уверен он, подспудно объединяет и искусство Востока и Запада. "Будду всегда изображаютс легкой улыбкой на губах – это символ его любви к людям. А теперь вспомните улыбку Моны Лизы. Разве она не говорит нам о том же?»

«Чжан Хуань. В пепле истории», 9 сентября – 8 ноября