15 правил Михаила Пиотровского: «Эрмитаж наложит ограничения на выставку Яна Фабра»
Михаил Пиотровский – патриарх российского музейного дела, продолжатель династии, человек-бренд, интеллигент и революционер от искусства одновременно. Один из самых влиятельных людей искусства в России уверенно балансирует на всех возможных профессиональных гранях и ведет энциклопедический музей Эрмитаж по его историческому пути – пути музея современного искусства, каким его создала императрица Екатерина.
С 22 октября в Государственном Эрмитаже стартует масштабная выставка работ современного фламандского художника «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния – воин красоты», которую сокурировал сам художник. Накануне открытия мы публикуем самые яркие тезисы человека, который сделал ее возможной – Михаила Пиотровского – с его выступления в Третьяковской галерее в Москве в рамках проекта «Культурное лидерство».
1. Я пришел к «Манифесте» с выставки Пикассо 1956 года, когда еще маленьким мальчиком понял, что говорить «Я тоже так могу нарисовать» – глупо и невоспитанно.
2. С художниками интересно работать. Но после каждой выставки современного художника я говорю: «Все, это последний живой художник!»
3. Лучший куратор выставки Яна Фабра – это сам Ян Фабр. Однако Эрмитаж накладывает ограничения на всех: на тех, кто приходит в шортах в императорский дворец, и на Яна Фавра, с которым я часами ходил по залам перед началом совместного проекта. В выставке будут ограничения, которые накладывает Эрмитаж. Правда, один наш частый спонсор уже отказался ее спонсировать, решив, что она слишком резкая.
5. Провокация должна содержаться в самом произведении искусства, в его идее, а не в его названии, поэтому из работы Марселя Дюшана можно и нужно убрать слово «гей». Вообще провокация – это не часть хорошего искусства, а часть шоу-бизнеса. Например в Манифесте не было места политической провокации, хотя вся политика была.
6. Искусство бывает плохое и хорошее – это форма человеческой деятельности без базовой качественной оценки. В современной среде чаще приходится отвечать на вопрос: «И это дерьмо вы называете искусством?» Наш ответ – раз в музее это показывают, значит, это искусство. Мы имеем на это право. Вот Роберту Раушенбергу, например, больше всего в Эрмитаже нравятся красные пожарные краны, он считает, что это лучшее искусство, которое у нас есть. Но в нашей стране важно, чтобы именно музей определял, что является искусством, а что нет.
7. Павленского из окон Эрмитажа никто не заметил. Истории, в которых люди используют скандал, чтобы подчеркнуть себя – это из области массового искусства. Еще дадаисты придумали, что скандал капитализирует, но это прием поп-культуры. Большая часть акционного искусства – это как поп-музыка, часть массовой культуры. Имеет право на существование, но из наших стен пока незаметна.
8. Меня можно уволить в одну секунду, и одна из задач нашего Союза Музеев – как- то исправить эту несправедливость в законодательстве. Сейчас при увольнении руководителей всех бюджетных театров, музеев не требуется объяснение причин.
9. Самый страшный диктат для музея в России – это диктат публики. Я много лет занимаю должность директора, и не только в постсоветское время. Никто – ни правительство, ни частные меценаты – никогда мне не говорил, что выставка – не та, на выставке – не то, и уж тем более не давал приказов. А новая публика врывается на выставки, пишет в прокуратуру и так далее. Приходится маневрировать в этом социальном фундаментализме.
10. В конституции записано, что культура должна быть доступна. Но в русском языке есть две коннотации: доступность в том смысле, что ты открыл ногой дверь и вот, это все твое. И доступно в том смысле, что ты достаточно образован, чтобы понять то, что тебе здесь показывают. С этой доступностью у нас сейчас много разных проблем именно потому, что публика, корпорации и государство привыкли к тому, что можно получить все, что хочется – деньгами, приказами, еще чем-то. А то, что надо соответствовать некоему уровню – это не все понимают.
11. Мы сейчас воспитываем сложного человека, который должен понимать, что различное – это хорошо: различные мнения, вещи, ситуации. И этот человек будет что-то придумывать и изобретать в будущем, будет готов к нестандартным ситуациям, будет мыслить алгебраически более сложно. Человек, который создается и понимает красоту различного. Культура сейчас готовит ответ на эти потребности.
12. Культура важна, но это еще до сих надо немножко доказывать. Девяностые годы в Петербурге были эпохой оптимизма: не было ничего, пока на помощь не пришел Владимир Потанин и другие жертвователи. Музеи, театры не просто работали, а что-то показывали, открывали, создавали атмосферу живого города. Сейчас это ощущение подзабылось – когда заводы стоят, а музеи работают.
13. Главная морально-этическая проблема в России заключается в том, что «спасибо» просто не умеют говорить, это безумно трудно. Спасибо нашим спонсорам, которые постепенно учат нас это делать. Нас тоже благодарят, в свою очередь. Работа за спасибо – это, на самом деле, хорошо.
14. Всю жизнь устраиваю конкурсы среди журналистов: как можно заменить слово пиар? Но на русский язык иначе, как пропаганда, его не переведешь. Но самого понятия совершенное не надо стесняться, это одна из трех составных частей культуры, после науки и просвещения.
15. В музее должны быть место игре: например, игра искусства с пространством – Эрмитаж всегда противостоял примату «белого куба» и к концу века, думаю, доказал, что искусство можно показывать в специально созданных дворцовых интерьерах. Или игра с капитализацией: искусство принадлежит всем, но у него есть своя цена, и все, что выставляется в музее, дорожает. Это нормально: поэтому можно и нужно выставлять искусство из частных коллекций в государственных музеях.