Заха Хадид — о соперничестве с мужчинами, капризных клиентах и свободе, которую можно купить

ЗХ: Честно? По глупости. (Смеется.) Когда я решила стать архитектором, мне было 10 лет. Конечно, тогда я не задумывалась о том, насколько это тяжелый труд. Я могла бы выучиться на художника, да на кого угодно — все было бы гораздо легче. Но я люблю свою работу. Архитектор — это и ученый, и менеджер, и художник, и чуть ли не музыкант в одном лице. Мы создаем новые пространства — что может быть увлекательнее?

СМ: Расскажите о ваших проектах в России.

ЗХ: В Москве мы строим бизнес-центр Dominion Tower. Работа была на некоторое время заморожена из-за кризиса, но сейчас близка к завершению (встреча состоялась до официального открытия здания 25 сентября. — HB). Также я спроектировала загородный дом для Владислава Доронина. А вообще у нас было много потенциальных клиентов — не только в Москве, но и, например, в Казани. Но экономическая ситуация сыграла свою роль — все проекты не продвинулись дальше начальной стадии.

СМ: А в каких странах вам сейчас интереснее всего работать?

ЗХ: Китай в плане архитектуры развивается семимильными шагами. Много интересных зданий — музеев, концертных залов — появляется в Германии и Америке. Ну и Голландия остается в авангарде: это просто кузница гениальных архитекторов!

СМ: Кстати, вы общаетесь со своими знаменитыми коллегами?

ЗХ: Конечно! Я дружу с Фрэнком Гери, Питером Айзенманом, Ричардом Роджерсом, Норманом Фостером, Вольфом Приксом, Стефано Боэри, причем с первыми двумя познакомилась еще будучи студенткой. Стараюсь быть в курсе того, что они делают, мы поддерживаем друг друга — ну и, конечно, соперничаем. В нашей профессии ведь очень жесткая, порой даже жестокая конкуренция: за каждый заказ борются несколько бюро, и победитель тут может быть только один.

СМ: Ваши здания кажутся мне настоящими произведениями искусства. На первый взгляд они напоминают скорее скульптуры, хотя в их функциональности нет сомнений. Красота формы для вас на первом месте?

ЗХ: Нет, в основе всегда функция. Думаю, мои здания выделяются на фоне массового продукта, к которому все привыкли. Дело в нестандартном понимании пространства.

СМ: Почему в мире каждый год появляется столько зданий, которые выглядят, мягко говоря, уродливо? Людям жаль денег на архитектуру?

ЗХ: Именно так. Они готовы тратить миллионы на искусство, но пытаются сэкономить каждую копейку на строительстве. Возможно, потому, что большинство возводимых сейчас зданий — офисы и жилые дома. Во главе процесса стоит девелопер, который жестко контролирует расходы. Конечно, следить за бюджетом нужно всегда, но в разумных пределах — без ущерба для идеи. Хотя недорогое жилье тоже может выглядеть достойно. Яркий пример — ваш дом Наркомфина, вообще все конструктивистские здания.

СМ: Как строится ваше общение с заказчиком? Вы диктуете условия?

ЗХ: Нет. На начальном этапе клиенты активно участвуют в процессе. Но после утверждения проекта изменений я уже не допускаю. Хотя в некоторых странах, особенно в Азии, заказчики думают: раз мы платим, можем менять все, что захотим. Увы, многим кажется, что придумать внешний облик здания легко. А на самом деле работа архитектора — непрерывный стресс. От него спасают лишь родные и друзья, в одиночку выдержать это невозможно. Слишком много вокруг людей, которые пытаются указывать вам, что делать.

СМ: Насколько для вас как для художника важно самовыражение?

ЗХ: Начнем с того, что я не считаю себя художником.

СМ: Пожалуйста, скажите мне, что это английский юмор!

ЗХ: Я могла бы стать художником, но выбрала другую профессию. Художник делает то, что ему нравится. В архитектуре все сложнее.

СМ: Нередко на наших аукционах мы продаем коллекционные предметы вашего дизайна наряду с арт-объектами. Разве это не чистое искусство?

ЗХ: Нет, дизайн — часть работы архитектора. Если вам так хочется называть меня художником — на здоровье. Но я себя таковым не считаю.

СМ: Что для вас значит дизайн?

ЗХ: Это то, чем я занимаюсь с удовольствием. Любая работа с формой важна для архитектора. Создавая объекты, я лучше понимаю пространство. Кстати, придумать, например, стул — очень сложная задача.

СМ: Как вам работается с аукционными домами?

ЗХ: Не могу сказать, что часто общаюсь с их представителями. Но мне кажется, аукционы очень важны, поскольку привлекают внимание к произведениям искусства и объектам дизайна. Несколько лет назад на аукционе Phillips в Нью-Йорке наш стол Aqua ушел за какую-то огромную сумму ($110 500. — HB).

СМ: Важны ли для вас деньги?

ЗХ: Да, ведь они дают свободу. Кстати, стань я художником, зарабатывала бы куда больше.

СМ: А вы считаете себя свободным человеком?

ЗХ: Будь у меня больше денег, не раздумывая ответила бы «да». Есть два вида свободы: когда ты очень беден или очень богат. А если все время думаешь о том, когда заказчик переведет деньги и что ты можешь себе позволить, а что нет, — ты не свободен познакомилась еще будучи студенткой. Стараюсь быть в курсе того, что они делают, мы поддерживаем друг друга — ну и, конечно, соперничаем. В нашей профессии ведь очень жесткая, порой даже жестокая конкуренция: за каждый заказ борются несколько бюро, и победитель тут может быть только один.