Репортаж со стройки «Архстояния»: зачем ехать на главный лэнд-арт фестиваль года?

Я кинула в багажник пару резиновых сапог Hunter, флакон санскрина, толстовку (днем в лесу жарко, по вечерам прохладно) и ввела в навигаторе «деревня Никола-Ленивец, Калужская область». 200 километров, 2 часа 55 минут через Обнинск, Наро-Фоминск и маленькие деревушки с забавными русскими названиями, и вот я на арт-земле обетованной, обхожу вместе с Антоном новый парк. Больше всего меня интересуют экспонаты этого года: строится десять новых архитектурных построек, отвечающих теме-2016 — Убежище. Во-первых, во все экспонаты можно зайти — это формальная особенность. Во-вторых, они объединены злободневным аспектом укрытия. «Главный посыл в том, что Никола-Ленивец еще двадцать лет назад был убежищем — от ужасов политики, новостей, города, — каждый, кто приезжал, видел здесь что-то свое. Второплановый мотив заключается в том, что сейчас в мире период воин». Все объекты на территории Никола-Ленивца имеют свои зоны визуального влияния и видовые точки, окружены маршрутами и делятся на экспрессивные, бросающиеся в глаза, и интровертные, которые непросто разглядеть. В этом году куратором образовательной программы выступает критик и доктор философских наук Антонио Джеуза: под его руководством в шатре друзей в субботу пройдут лекции, в воскресенье — мастер-классы вокальной школы и театра Юрия Муравицкого.

В Никола-Ленивец я прибыла после того, как уехали гости детского Архстояния, которое проходит в июне, и до того, как приедут гости взрослого: такое «межсезонье» — самый горячий организационный период. Работа кипит: в мехцехе собирают огромную металлическую шишку из полицейских щитов художницы Ирины Кориной, музыканты прокладывают музыкальные маршруты ландшафтной музыки, через плотину строят главный проект этого года — огромный деревянный мост — это будет постоянный экспонат, часть ландшафта: каждый фестиваль традиционно оставляет после себя перманентные конструкции, которые образуют местный ландшафт и колорит. К таким долгоиграющим постройкам разных лет относится белая ротонда Александра Бродского, «глазастая» остановка-муковоз от архитектора Алексея Козыря, зиккурат из нестроевого дерева, самый длинный батут в Европе — 51-метровый Fast Track от архитектурного бюро Salto, арка идеолога фестиваля, Николая Полисского, и многие другие.

Цветущие поля, интригующе вплетенная в них современная архитектура, свежий воздух: Архстояние — это и впрямь убежище от суеты и стресса. Так считают большинство волонетров, с которыми я пообщалась: рослые загорелые парни и короткостриженные девушки с отпечатком высшего образования на лицах живут в палатках, таскают щебень, красят заборы. Это и студенты, и ищущие себя дауншифтеры, и просто любители искусства. «Места красивые и труд облагораживает, — объясняет 23-летний преподаватель русского языка и литературы Сергей, — Я приехал сюда впервые как турист два года назад. Здесь вырываешься из материальных отношений, переходишь в фазу натурального обмена. Уезжать не хочется».

Первым эмоциональную тектонику и духовную мощь Никола-Ленивца прочувствовал художник Николай Полисский: двадцать лет назад он бросил столицу, живопись и переехал с семьей на берег Угры, построил в 1994 году деревянный дом на холме с видом на старую церковь и окрестности. Конечно, он выезжает из деревни — в Шанхай, Париж, Люксембург, Кардифф — гораздо чаще, чем в Москву. Сейчас патриарх русского лэнд-арта тут повсюду: он сменил кисти на рубанок, и его масштабные деревянные скульптуры разбросаны по всей территории. Он же сформировал эстетику местных промыслов — станковую скульптуру и деревянные поделки на память, которые производят деревенские ремесленники. Дядя Коля, как его называют местные, похож на сказочного богатыря и встречает меня на веранде своего дома. Я рассматриваю объекты и составные части скульптур.

Это что у вас тут, деревянные провода?

Это жгуты проводов — как кабели, которые повсюду на современных производствах: я думаю, что буду их красить. Одна из моих творческих задач —как-то связать природу и городскую среду, это будет такой природный гаджет. Человечество в своей материальной культуре накопило многое, важна не только органика, но и среда, в которой ты оказываешься. Никола-Ленивец со своими туманчиками — это большая классическая красота. А пограничных ситуаций достаточно много, нужно с ними уметь сотрудничать. Нельзя что-то взять и куда-то поставить: как скульптуры Генри Мура, которые он делает в своей студии, и им пытаются найти место где-то в Люксембурге. Для меня это нереально, я должен это место видеть, знать, подбирать материал конкретно под него.

Говоря о материалах: вы же раньше были живописцем. Как случился ваш переход в лэнд-арт?

Живопись — это другая жизнь, такой доисторический период творчества для меня, я закончил ее большой выставкой из ста работ в ЦДХ. Моя жизнь художника началась в 42 года, здесь. Конечно, та энергия, которая есть здесь, она была и там. Просто время было такое, я не понимал, как выбраться. Параллельно тогда творили Дубоссарский с Виноградовым, но это для меня не живопись. Такая живопись, она уже невозможна, наверное. Для меня это был тупик, хотя, наверное, когда-то кто-то что-то из этого сделает. Но сейчас просто уже нет ни искусствоведов, ни ценителей того сакрального знания, которым мы обладали. Глубинные понятия, реформы цвета — об этом просто не с кем поговорить уже давно. Обществу это неинтересно, с этим сопротивляться я бесмысслено. Мне было трудно это понять, как молодому человеку, который рассчитывал на свою энергию, на то, что он все пробьет. И вот я приехал сюда, начал работать на земле: это был восторг первой любви, творческий подъем, который я пережил в зрелом возрасте. Я работал со снегом, сеном, дровами — в противовес «вечному» искусству из гранита и железа, все было как-то легко. Когда я строил сенную башню, все москвичи, которые здесь жили, смеялись надо мной, моя жена рыдала, переживала, что муж сошел с ума — косит с мужиками сено от зари до зари. А у меня было ощущение, что это нужно. Откуда это взялось — совершенно непонятно, это абсолютно не просчитанная вещь, которая стала всем интересна. Допустим, мои друзья «аесовцы» (члены художественной группы АЕС+Ф — Прим.ред.) просчитывают, что будет успешным, а что нет. А здесь просто сошлись планеты. Лэнд-арт к тому моменту уже заканчивался, и всегда был на периферии современного искусства. Но я считаю, что для России такое большое искусство отлично подходит: столько земли пропадает, столько художников мыслят внутри своих коробочек. В советское время художников вообще не выпускали на улицы, мы всегда были лишены этого пространства. У меня было 10-15 лет, когда я свободно делал все, что хотел. Я понял, что у меня в руках оказался ресурс, которого нет ни у кого в мире: тут и природа, и люди помогают, и зритель приезжает.

Изначально сюда приезжала отборная элита: архитекторы, искусствоведы, художники. Это были райские времена, когда не нужны были деньги, всего хватало, все было недорого. За счет того, что все получали здесь какое-то удовольствие, приехало первое телевидение с Мосфильма — операторы старого образца — старые, сильно пьющие дядьки, которые снимали великих людей. Это было что-то свежее, то, чего никогда не существовало в России. Сейчас я считаю, что фестиваль со всеми его новшествами и последствиями, приход новых интересантов — это естественный путь развития этой истории.

Как вам тема этого года — Убежище?

Когда мне принесли идею убежища, я подумал, что она актуальна, но скучновата: о военном убежище даже думать не хочется. Потом присмотрелся и нашел что-то свое в этой идее: большая скульптура, в которой можно жить. Это больше всего меня зацепило, и мы договорились, что в каждый объект можно будет зайти. Троянский конь и гаврошевский слон — это первые примеры использования скульптуры в качестве дома, мне нравится этот архетип. У нас, получается, буквально убежище в искусстве, поэтому я ставлю в этом году ворота — это вход через четыре стороны, ты расходишься по тропинкам по этому раю. Здесь можно спрятаться от того, чего ты боишься.

Успешный фестиваль — что это для вас?

Мне было бы приятно, если бы приезжало больше специалистов, экспертов и смотрели искусство. Для меня это показатель. Жертвовать искусством нельзя, это точно не даст денег, не нужно ориентироваться на общую массу людей, надо держать качество. Архстояние — это прежде всего способ экспонирования вещей: сюда неуместно привезти условную «Мону Лизу» в деревянных ящиках и устроить обычную выставку.

Была ли вещь, которая вас больше всего зацепила за эти 11 лет?

Мне понравился четвертый фестиваль «Вне земли», на котором была построена ротонда Бродского, и табло Электробутика с прилетами и отлетами, — эта вещь мне, пожалуй, понравилась, больше всего, потому что она совершенно не похожа на меня. Если художники думают, что надо угодить дяде Коле и сделать что-нибудь из деревяшек, они совершенно не правы: табло мне нравилось своей парадоксальностью и уместностью, красотой. А в этом году — посмотрим, пока работы кажутся достойными, но все зависит от окончательного результата.

Я прощаюсь с Полисским, трачу остаток дня на загар у речки, плетение венков в открытом поле и вечерний променад в розовом закате от «Угры» (бар с летней верандой, чем-то похожей на столичную «Стрелку», сейчас в нем сидят туристы, разместившиеся в маленьких домиках и палатках) до «Казармы» — еще одного бара при одноименном хостеле, где по вечерам собираются волонтеры. Звонким утром следующего дня, которое поневоле началось с подъемом волонтеров в восьмом часу, у меня новая задача — отыскать загадочного художника Павла Суслова, который уже три недели расписывает дом в виде головы и не выходит на связь по телефону.

«Такую голову экорше все рисуют на первом курсе института, я ее увидел и подумал: круто, в ней тоже можно жить», — вылезает примерно из лобной доли 31-летний Павел, выпускник художественного факультета института кино ВГИКа, художник-мультипликатор из подмосковного города Жуковский. Его ясные глаза лучатся, высокие скулы измазаны краской.

«Конечно, мне не платят — только краски купили и какие-то расходные материалы», — Павел жестом приглашает меня в свою «голову»: в ней два этажа, мини-библиотека и даже микро-кухня. На самом деле, мы вдвоем в ней едва помещаемся, — на секунду задумавшись над этой метафорой, я говорю, что мне нужно Павла сфотографировать — ну так, постановочно, за работой. Слово «постановочно» Павел не воспринял: в Никола-Ленивце все по-настоящему, и вот мы в чистом поле под палящим солнцем, для холста из области сонной артерии Суслову позирует моя подруга — первый человек, запечатленный в проекте «Голова дом бомжа». Он импульсивно выбирает сюжет по принципу «рисую первое, что цепляет», пишет быстро и безошибочно, не потому, что дико жарко и кусают слепни, а потому что он так привык работать на плэнере: голова — это его пятнадцатый «дом» из холстов на открытом воздухе.

Какой у вас темп работы?

Я пишу по четыре холста в день. Сейчас готово процентов двадцать. Я буду рисовать и во время фестиваля и немного после. В общем, я тут на все лето.

Как родилась идея работать с домами из холстов, с картинами, в которых можно жить?

Первый домик состоял из девяти холстов и был похож на небольшую палатку: два на полтора метра, я расписывал ее, не снимая холсты: просто ходил вокруг и писал утром один холст, днем другой, вечером третий, потому что солнце меняется. Сначала мои домики были квадратными, я просто их увеличивал и искал красивые места, а потом мне знакомый дизайнер посоветовал поэсксперементировать с многогранниками. Потом мой приятель смоделировал для меня на компьютере дом-яйцо, это был первый предметный объект, скульптура. Я подумал круто, совмещение живописи и дизайна. Попросил знакомого друга-граффитчика нарисовать для меня 3Д граффити, в котором можно жить. Он сделал трехмерную модель граффити, я с ним я уже участвовал в фестивале стрит-арта искусства, это тоже путешествие из мира классической живописи в мир уличной культуры. Потом у меня был танк из холстов, потом домик на дереве, и вот сейчас голова.

По образованию вы мультипликатор, но при этом занимаетесь классической живописью?

Да, из моего бэкграунда следует серийность работ: игра с масштабом и разными оракурсами. Во время обучения за семестр надо было делать не одну работу, а серию эскизов, художественное решение фильма.

Вы работали в разных местах: в Крыму, деревнях Тульской области, Коломне, Жуковском, и в Москве на дизайн-заводе «Флакон». Какие у вас впечатления от Никола-Ленивца?

Я тут уже третий раз, после первого раза я придумал этот проект, во второй раз я случайно приехал сюда с друзьями и в Звизжанке сделал домик в виде кубика-рубика. А сейчас уже попробовал официально все это сделать.

Вы базируетесь в Москве? У вас есть студия?

Да, я пытался снимать мастерскую на протяжение полугода, но этом ритм свел меня с ума, теперь я обратно в квартиру переезжаю. Мне там тесно, неудобно, но я понял, что работать в мастерской для меня невозможно.

А что будет с этой работой потом?

Она простоит тут два месяца, пока будут заполняться все холсты. Потом я буду выставлять их по отдельности, либо предмет целиком — его можно смонтировать в любом месте.

Сразу вспоминается песня Земфиры «Жить в твоей голове»...

Для меня саундтреком проекта была песня Zombie «In Your Head», но, может, скоро все станет прозаичнее и перейдет в Земфиру, посмотрим. Надо послушать ее.

Перейдя через поле, я оказываюсь у плотины, через которую строят мост — кульминацию Архстояния этого года. «Этого болота еще пять лет назад не было, только низина и небольшой ручеек, а сегодня это огромное озеро, — рассказывает Антон, — дело в том, что там появились бобры и начали делать плотины, за четыре года они полностью изменили ирригационную систему места. Мы эту стройку называем битвой с бобрами. Я давно хотел построить этот мост, и прежде чем начать его строить, нужно было спустить болото, мы наняли человека, чтобы он разрушил плотину. Он это сделал, но на следующее утро плотина снова была: бобры восстановили ее за ночь. Так продолжалось почти два месяца. Еще неизвестно, кто победил в этом противостоянии. Кадыр, конечно, прокопал там ров, и бобры еще не придумали ответного шага, но это временная победа: они его точно пересидят. Осенью Кадыр уедет, а бобры останутся».

Говорят, если один раз приехать, прочувствовать Архстояние, то обязательно вернешься. Здесь даже тост местный есть — «С возвращением»: им чествуют всех, включая фестивальных дебютантов вроде меня. Считается, что если ты здесь, в Никола-Ленивце, значит ты тут когда-то уже был. И обязательно еще приедешь. Я еду по солнечной трассе обратно в Москву и думаю о том, что обязательно вернусь сюда в дни фестиваля — с 22 по 24 июля, в этот загадочный симбиоз человека и природы, распорядка и свободы, утопии и футуризма, труда и нирваны, бытового функционализма и ментальной роскоши, воды и воздуха, леса и искусства. Во всем здесь чувствуется умиротворяющее, созидательное объединение. Но это уже тема другого фестиваля — фестиваля Архстояние-2017.

11-й международный фестиваль ландшафтных объектов Архстояние-2016 проходит с 22 по 24 июля в деревне Никола-Ленивец, Калужская область, Дзержинский район. Программа фестиваля и правила приобретения билетов — на сайте Архстояния.