В последние годы идет много разговоров о том, что формат галереи устарел и ему срочно надо найти замену. А ведь как романтично все начиналось... Любопытный факт: в 2015-м лондонская Национальная галерея устроила выставку «Изобретая импрессионизм» и посвятила ее не художникам, а арт-дилеру Полю Дюран-Рюэлю. По мнению кураторов, именно он стал отцом-основателем знаменитого течения. Доля правды в этом определенно есть: без организационных способностей Дюран-Рюэля, устроившего первую персональную выставку Клода Моне, импрессионизм никогда бы не оформился в доступный и популярный «продукт». Его коллега Даниэль Канвейлер сделал то же самое для кубистов – Пабло Пикассо, Жоржа Брака и других. Позже, в Америке, Лео Кастелли точно так же привел в товарный вид и вывел на рынок поп-арт и минимализм.
Кто и как продает современное искусство

Эти люди, задавшие в свое время вектор развития профессии, были и собеседниками, и продавцами, и соавторами художников. Важно подчеркнуть, что их работа не подразумевала прессинга и требований унификации. Наоборот, вывод творца на коммерческую орбиту по большей части осуществлялся без готового рецепта успеха, как вдохновенный эксперимент. Сейчас такие высокие отношения встречаются все реже. Расстановка сил в отрасли изменилась, и харизматичные галеристы-одиночки из локомотивов процесса превращаются чуть ли не в аутсайдеров. «На рынке современного искусства тон задают мегагалереи с огромными финансовыми возможностями и сетью филиалов по всему миру, а также арт-ярмарки и аукционные дома. Именно последним двум типам игроков достается больше всего внимания прессы», – отмечает Валери Бах, владелица одной из крупнейших галерей Брюсселя – La Patinoire Royale.


В XXI веке изменились не только продавцы, но в первую очередь покупатели. Современные богачи разбираются в искусстве хуже, чем коллекционеры старой закалки – выходцы из семей с давними традициями собирательства. При этом у них практически нет свободного времени. «Отрасль перенасыщена, – сетует Луиджи Маццолени, владелец туринской галереи Mazzoleni, более 20 лет специализирующейся на послевоенном итальянском искусстве. – Арт-площадок стало слишком много. Сейчас клиенты все реже задерживаются в галерее надолго, чтобы внимательно рассмотреть работы, на поиски которых мы тратим столько времени и сил». А вот ярмарки для них – формат идеальный: за несколько часов можно увидеть весь ассортимент. Похожие изменения наблюдаются и в России. Сергей Попов, владелец pop/off/art, считает, что сейчас происходит «нормальная смена типологии коллекционера», а роль знатока в этой ситуации перекладывается на плечи консультантов, в число которых входят и сами галеристы.
Валери Бах замечает: «Искусство теперь не только атрибут роскоши, но и объект инвестиций, поэтому и ярмарок стало больше. В 70-х их было всего три – Кельн, Базель и Брюссель. В 2000 году – 36, а сейчас уже больше 250. Из небольшого, замкнутого рынка, построенного на личных связях, мы превратились в процветающую глобальную отрасль». Ларри Гагосяну, Дэвиду Цвирнеру и другим мегадилерам участие в ярмарках дается легко: продажи с лихвой покрывают расходы на транспортировку. Менее удачливым коллегам приходится четко выстраивать свою ярмарочную стратегию и учитывать, что художники при выборе галереи обращают внимание на то, куда она ездит и кому продает (на последней Art Basel корреспонденту The Symbol Art рассказывали страшную историю о том, как молодой автор попросил галериста не устраивать выставку на его площадке, а везти работы прямиком в Базель). «Пять ярмарок в год – это потолок, иначе художники не успевают делать работы», – говорит основатель московской галереи XL Елена Селина. Кроме того, считает она, путешествуя с ярмарки на ярмарку, «ты упускаешь то, что происходит в стране, меньше усилий вкладываешь в то, что должен развивать на месте».


Беспокоит галеристов и скорость, с какой растут цены и формируются репутации. С 2012-го по 2014 год количество ушедших с торгов работ «моложе» трех лет выросло более чем в три раза – с 3100 до 9800 единиц. Правда, уже в 2015-м произошла коррекция рынка – многих имен, собиравших огромные деньги, сейчас нет в коммерческом контексте. «Наше дело не терпит суеты», – отмечает Селина и добавляет, что быстро продать новое имя можно только с огромным риском. Лавры «первооткрывателей» даются галеристам все труднее, подтверждает Валери Бах: «Рост числа ярмарок, где продаются в основном работы со вторичного рынка, и повышение прозрачности сделок за счет онлайн-платформ, интернет-аукционов и мобильных приложений усложняют жизнь дилеров, работающих с первичным рынком, – то есть как раз тех, кто продвигает новые имена. У них остается все меньше средств на раскрутку молодых художников».
Не менее серьезную угрозу для галерей, вкладывающих деньги в репутацию своих авторов, представляют аукционы. Для их владельцев судьба художника не столь важна, и ценообразование происходит по логике торгов. А низкий эстимейт может обвалить рынок того или иного автора. Впрочем, Селина уверена, что в России аукционы работе не мешают: «Проверить, что происходит с художником, неплохо». Взаимодействие между частными галереями и некоммерческими институциями тем временем становится все теснее. «Во многих отношениях эта граница размывается, – уточняет в интервью Financial Times основатель легендарной лондонской галереи White Cube Джей Джоплинг. – Например, наша выставка Чака Клоуза ездила на гастроли в Эрмитаж. Коллекционеры покупают работы крупного размера, которыми раньше интересовались лишь музеи». В нашей стране для молодых художников галерея – это зачастую экспериментальная площадка, где трудно что-либо продать, но легко сделать камерный проект, некий эскиз. Таким образом, галереи сохраняют статус важных остановок на полпути к музею и благодаря опытным владельцам все еще выполняют функцию если не коммерческой, то экспертной оценки.