Кристиан Бэйл: «Ярость и сила моего героя должны исходить от сердца, а не от мускулов»
В «Исходе» вы играете Моисея, а Джоэл Эджертон — фараона Рамзеса III. Только что Эджертон рассказывал журналистам о вашем монтипайтоновском чувстве юмора, о том, как вы насмехались над его белоснежной туникой.
Трудно не смеяться, когда Джоэл стоит перед тобой, одетый, как певец Либераче, – нужно быть очень смелым и уверенным в своей мужественности актером, чтобы не выглядеть смешно в таком одеянии, будто выскочил ночью на улицу в накинутой на голое тело простыне. Это тяжело.
В чем вы видели свою задачу в изображении Моисея?
Он, конечно, непростой человек. С одной стороны, родился и вырос в очень привилегированных условиях – выше него был только Бог, – но осознал, что жил неправильно, и развернулся на 360 градусов. Он повел своих людей, казалось, на верную гибель, но при этом освободил 400 тысяч рабов и увел их туда, где они обрели новый дом. Наверное, он самый сложный герой, которого я когда-либо играл. Обычно я стараюсь полностью вживаться в роль и не отвлекаться от нее даже в перерывах между дублями. Но этот процесс превращения человека, привыкшего к привилегиям, в пророка, был слишком тяжелым, в таком состоянии невозможно нормально общаться с коллегами на съемочной площадке. Так что приходилось его «отключать» после команды «Стоп!» Когда я играл Патрика Бэйтмана в «Американском психопате», я еще мог себе позволить быть полным придурком после работы и списывать все на героя, хотя представляю, как ко мне относились окружающие. Так вот, Бэйтман – дитя малое в сравнении с Моисеем.
Вы известны своей готовностью идти на радикальные телесные трансформации ради роли – худеть до истощения или поправляться до опасного предела. Вам приходилось проделывать что-то похожее перед «Исходом»?
Когда я впервые встретился с режиссером Ридли Скоттом, я меньше всего был похож на Моисея, каким его привыкли видеть: ради «Аферы по-американски» я отрастил огромное пузо и побрил голову. И когда я пришел, Ридли так странно на меня посмотрел. (Смеется.) Вы знаете, что интересно? При том, что египтяне трепетно документировали свою историю, у них нет упоминаний о десяти казнях египетских и исходе 400 тысяч рабов. Поэтому Моисей мог выглядеть, конечно, как угодно. Но из-за того, что зрители запомнили Моисея в исполнении Чарльтона Хестона в «Десяти заповедях» (1956) – а он там был с длинными волосами и бородой, – все думают, что Моисей так и выглядит. Я попросил хотя бы оставить в начале короткую стрижку.
раньше я мог себе позволить быть полным придурком после работы и списывать все на героя
И после той встречи со Скоттом вы начали срочно худеть?
Я вернулся к своему обычному весу, но в спортзал не ходил – не хотел играть Моисея как супергероя в экшне. Его ярость и сила должны исходить от сердца, а не от мускулов.
Вам нужно устроить вечеринку с Расселом Кроу в роли Ноя.
(Смеется.) Да, а лучше состязание! Ной против Моисея! Как Чужой против Хищника.
Жену Моисея Сепфору играет испанская актриса Мария Валверде...
Да, очень хорошая. Я к ней подошел поздороваться в первый день съемок, а она ответила: «Я играю вашу жену. Извините, что сразу не узнала». (Смеется.)
А что, есть люди, которые еще не знают вас в лицо?
Встречаются, да. Но на этих съемках меня почти никто ни с кем не путал. Я был тем самым парнем в мешке с капюшоном. Это Кристиан или мешок с картошкой? (Смеется.)
Я понимаю, что вы уже привыкли, но, наверное, это большая ответственность – знать, что от вас зависит постановка стоимостью в десятки миллионов?
Все равно каждый раз как первый. Приходишь на площадку, декорации для которой стоили состояние, там заняты сотни человек, а ты думаешь: «Только бы не показать, что ты самозванец». (Смеется.) Единственное, что может примирить с этим ужасом, – тот факт, что там находишься не ты, а твой герой. Наверное, поэтому я не считаю себя кинозвездой – кумиру нужно излучать обаяние и обольщать людей 24 часа в сутки, а у меня это плохо получается.