Кино со Збруевым

Чем вам так понравился бард Алексе­ев, что вы согласились его сыграть?

Во-первых, я до этого читал много сценариев, которые поражали меня своим негативом. Каждый актер должен работать с удовольствием. Если он получает удовольствие, то и зритель вместе с ним его получает. Я посмотрел две картины Михаила Сегала – «Франц + Полина» и «Рас­­сказы» – и понял: режиссер знает, что хотел сказать в этом фильме. А затем мы с ним встретились, и он мне подарил свою книгу «Молодость». Я прочитал ее и убедился, что он серьезный человек, который живет тем, что делает. Так у меня появилось какое-то ощущение значимости этого фильма и необходимости стать его частью. Все мои ассоциации, возникавшие в связи с прочтением сценария, были связаны с людьми, которые стали собирательным прообразом в «Кино про Алексеева». Я вспомнил Мишу Кононова, других актеров, сделавших в свое время значимые работы, талант которых по разным причинам был забыт. А их забывать нельзя, потому что они сделали очень много. Но наступил момент, когда их вычеркнули из жизни. Талант не всегда бывает удобоваримым, поэтому их могли в чем-то не понять. Им надо было как-то помочь – хорошим сценарием, предложением. Когда вдруг у них опустились руки, это должны были почувствовать те люди, от которых они зависели. Нужно было, чтобы кто-то протянул руку и сказал: «Ты есть, ты нам нужен, ты что-то сделал, ты молодец, не зря прожил жизнь». Миша Кононов бросил все, уехал в деревню и просто выращивал и продавал картошку. Я его вспоминал, когда работал над ролью музыканта, который, возможно, не был известным и успешным, но поддержка для него была важна. В «Кино про Алексеева» находится человек, который старается все-таки сказать моему герою: «Ну не зря ты это сделал, не зря». И даже если ты сделал это для одного человека, который на всю жизнь сохранил память о тебе, это уже много.

Мне кажется, что в фильме идет речь о поколении, которое сломалось во время перестройки и не смогло найти себя в новых условиях...

У каждого времени, конечно, существует свой герой, но, согласитесь, сейчас вы смотрите старые фильмы, иногда посредственные, но рядом с теми, которые снимают сегодня, исключая один-два-три, они кажутся замечательными. Я вижу искренность, человеческое общение, вижу, как люди понимают друг друга. И пусть идеология была другой, но дух человеческий остался. Современный человек так же любит, так же ненавидит, презирает, врет, даже ворует. В человеке все остается. А сейчас новое поколение даже не знает имен, которые были гордостью кино и театра еще недавно. Иногда могут спросить: «А кто такой Смоктуновский?» Меня как человека и того времени тоже это пугает, потому что это и есть та часть культуры, которой нам сегодня очень не хватает. Что уж говорить о людях среднего таланта.

Вы с начала 1960-х годов уже были узнаваемым актером. Есть ли какое-то качество, которое выхватывает из ряда тысяч актеров одного и делает его звездой?

Мне не хотелось бы называть фамилии. Они, может быть, звезды, но рядом находятся другие актеры, которые вправе быть звездами больше, чем они. Но так сложилось. Есть еще какое-то человеческое умение, дипломатия, способность вписаться в обстоятельства. Я наблюдал актеров, которые гасли, потому что они скромные и незаметные. Но когда они выходили на сцену, они были неповторимыми, совершенно другими людьми. «Звездное» качество – это, конечно же, врожденный талант, умение знать то место, в котором ты работаешь, понимать сегодняшний момент. Если это какому-то сообществу людей нужно, тогда твоя задача выполнима, тебя подхватывают, поднимают, и ты... – не нравится мне это слово – «звезда». Знаете, потрясающий актер Юрий Васильевич Яковлев, когда его называли «звездой», говорил: «Нет-нет, не надо меня называть звездой. Звезд так много, а вот хороших артистов мало».

Какие были плюсы и минусы в работе в кино 1960–70-х и теперь?

Разница, конечно, колоссальная в том, что тогда актеры работали не из-за денег. Мне мой близкий товарищ Олег Янковский рассказывал, что когда его утвердили в фильме «Щит и меч», он как никогда осторожно шел в аэропорту к самолету, чтобы только не подвернулась нога, чтобы ни в чем не ранить себя, лишь бы сниматься. Он сам был готов доплачивать за это. Вот такое отношение было. Сейчас первый вопрос, который задают: «Сколько? Нет, не буду». А я не буду, потому что в том материале, который предлагают, можно сняться, а лучше не сниматься. Но в случае с «Кино про Алексеева» была замечательная группа, прекрасный сценарий, потрясающий оператор Эдуард Машкович. Даже люди, которые приносили еду на площадку, были погружены в процесс. Никто не халтурил. Для меня это стало открытием.

Вы как-то сказали, что если бы сейчас решали, кем стать, то не пошли бы в актеры. Почему?

Эта профессия очень нивелировалась, стала поверхностной, плоской, как лужа, растекающаяся во время дождя.

А что бы у вас получилось хорошо?

А вот не знаю.

Вас всю жизнь окружают актеры: ваш старший брат – актер, жена – актриса, друзья. У вас есть знакомые вне актерской среды?

Я вам скажу честно: у меня вообще друзей нет. Может, кто-то считает меня своим другом, но я этого не знаю. Если только человек проявляется в экстремальной ситуации, вот тут понимаешь – можно положиться или нет, и то это не спрашивается, а само собой разумеется.

В детстве вы были хулиганом, но у вас на Арбате было прозвище «Интеллигент». Почему интеллигент?

Я был малолеткой, но тогда все шустрили. Я не жалею об этом. За что-то получал по лицу, и это было правильно. За кого-то мы вступались дракой, и это тоже было правильно. Это была какая-то двойная жизнь. Двор – и в то же время театр Вахтангова. Время было грустное, но человек должен пройти через то, что ему суждено. И когда мы над чем-то работаем, из подсознания выходят вещи, которые остались твоей эмоциональной памятью. С возрастом этих ассоциаций становится так много, что хочется их кому-то отдать. И вот тут бывает актерская драма: кому отдать? Нету. Где этот материал? Его нет, кроме все той же классики.