Дарья Мороз читает стихи Веры Полозковой

Даша, вы уже закончили работу над фильмом «Год, когда я не родился», киноадаптацией одноименного спектакля «Табакерки». Когда мы его увидим?

Сейчас он на этапе постпродакшна. Надеюсь, выйдет весной, хотя точной даты у нас до сих пор нет.

Сложно было перенести ваш сценический образ на экран?

Местами сложно. Мы в спектакле играем достаточно сдержанно, и в фильме по задумке Кости (Богомолова, режиссера. – HB) нужно было усилить эту манеру, включить режим практически полной неподвижности. Это такой русский «Догвиль» – существование цветных фигур в черном пространстве. Тут нет временных рамок: у Виктора Розова в пьесе «Гнездо глухаря», по которой поставлен спектакль, все завязано на советской действительности, а у нас – на атмосфере безвременья. Недавно я посмотрела фильм в сборке – и, знаете, получилось отлично.

А «Настю», другое богомоловское кино, в котором вы снялись, посмотрели?

Вот-вот это сделаю. Картина на монтаже и к зиме должна быть готова. Как вы уже, наверное, знаете, «Настя» снята по мотивам одного из самых мрачных и одновременно прекрасных с точки зрения литературного языка рассказов Владимира Сорокина. По моим ощущениям она получилась настолько артхаусной, насколько это в принципе возможно.

Это вольная интерпретация сорокинского сюжета?

Костя позаимствовал у Сорокина страшную метафору – его герои поедают собственных детей.

Владимир Георгиевич принимал участие в работе над фильмом?

Мы все время на связи. Они очень дружны с Костей, и Сорокин ему полностью доверяет. Богомолов уже ставил многие его произведения – к примеру, спектакль «Лед» в Польше, который пару раз показывали в Москве. Не знаю, читал Сорокин сценарий «Насти» или нет, но уверена, что результатом он точно останется доволен. У нас собралась потрясающая международная команда: Эльжбета Латенайте, дочь композитора Фаустаса Латенаса, уникальные артисты Лена Морозова и Олег Гаркуша, оператор Саша Симонов.

Когда изучаешь вашу фильмографию, возникает ощущение, что вы через раз говорите режиссерам «нет». Например, решительно невозможно представить вас в очередной романтической комедии про любовные перипетии золотой молодежи.

Я избирательна, да. Не потому что какая-то особенная – просто по-другому не могу. Если начну сниматься в стосерийном мыле, мой актерский аппарат перестанет функционировать. Лопнет под давлением скверного текста и режиссерской бездарности. Можно сказать, что я избалована работой с выдающимися авторами, так что избирательность – это необходимость. Хотя случаются и промахи. Бывает, соглашаюсь на проект, а потом понимаю: совсем не то.

А в какой момент обычно понятно, то или не то?

Трудно сказать. Иногда читаешь крутой сценарий, а на съемках полный бдэнц. И все, что остается, – это честно делать свою работу. Или получаешь среднего уровня сценарий, режиссера лично не знаешь, но зато такая классная продюсерская команда собралась, что гарантировано будет суперпроект. Случается, что я сознательно соглашаюсь на какую-то «не мою» историю. Так было с сериалом «Дом с лилиями» Краснопольского – я хотела поработать с режиссером старой советской закалки.

А проекты мечты у вас часто бывают?​

Ну вот в прошлом году, например, был, когда вышел сериал Weit Media «Преступление» – меня практически без проб утвердили на роль. Еще один проект из разряда to die for – «Сказки Пушкина».

Режиссерская манера Уилсона напомнила вам богомоловскую?

Пожалуй, да. Но Боб не такой деспот. (Смеется.) Он вообще ни разу не деспот, просто не любит, когда его отвлекают от главного. Думаю, если бы я не прошла Костину школу и школу Тадаши Судзуки в Японии десять лет назад, я бы не смогла с ним работать настолько эффективно, не поняла бы, о чем идет речь.

Вам близко его творчество?

Мне интересно все, что он делает. Это абсолютно мой театр, а сам Уилсон – режиссер мечты. Я бы за ним куда угодно отправилась, готова стоять деревом десять часов подряд, пока он выставляет свет. У его театра совсем другая энергия – это такая гремучая смесь кабуки с балетом. В России так никто не умеет.

Скажите, а у вас самой когда-нибудь были режиссерские амбиции?

Были и есть организаторско-продюсерские. Впрочем, когда оказываешься на площадке с непрофессиональным режиссером, невольно думаешь: так бы и я смогла.

Давайте про режиссеров профессиональных. У вас с Константином возникают творческие разногласия?

Конечно. Но у нас есть жесткое разграничение: личная жизнь остается дома, а в театре – субординация. Костя – режиссер крайне требовательный, а к своим требователен вдвойне: знает все наши штампы, прыжки и ужимки. Первые года четыре мне было с ним ох как тяжело – я не могла привыкнуть к тотальному подчинению. Сейчас все гораздо лучше. Система Богомолова мне подходит. (Смеется.)

Даш, вы пару лет назад сказали, что в России пользуется популярностью исключительно «театр добра».​

Я по-прежнему так считаю – у нас мало кто готов рисковать. Большинство хотят делать и делают что-то «миленькое» – так проще добиться успеха у зрителей. Но хорошая новость в том, что в отличие от Москвы образца 2010-го ситуация меняется. Есть Богомолов, Серебренников, Бутусов, Волкострелов, Могучий, Рощин. Есть совсем другая публика, способная и готовая воспринимать интеллектуальную эмоцию. Сегодня спектакль «Турандот», осмеянный семь лет назад, был бы принят с восторгом. Знаете, почему? Потому что театр наконец-то перестал быть развлечением выходного дня.

Текст: АННА ВАВИЛОВА
Фото: АНТОН ЗЕМЛЯНОЙ
Стиль: ЕКАТЕРИНА ТАБАКОВА
Макияж: АЛЕНА МОИСЕЕВА для TOM FORD BEAUTY